Одиночество вместе - страница 12

Позавтракав, он не спеша собирался на работу. Торопиться ему больше было некуда. Отныне он был хозяин, руководитель, и мог позволить себе любые вольности, даже взять спонтанный выходной, вообще не поехать на работу. Да и можно ли было назвать это работой? Хобби, любимое занятие – так, пожалуй; дело, от которого не устаешь, а если и устаешь, то какой-то сладкой усталостью, полной удовлетворения. С той, прежней, отупляющей работой это занятие не имело ничего общего.

Петр Иванович с содроганием вспоминал, как в течение стольких лет, изо дня в день, был вынужден с самого раннего утра ездить на ту ненавистную работу; еще даже не проснувшись, уже за час до того, как зазвонит будильник, он был заранее разбит, подавлен, а писк будильника в конце, как унизительная пощечина, возвещал, что рабу пора на галеру, что волку пора выходить в промозглых сумерках на поиски пропитания; и он вставал и шел, закутавшись в пальто, ехал не на машине, чтобы не опоздать из-за пробок, а на общественном транспорте до метро, потом вниз, в подземелье; в час пик втискивался в переполненный вагон, вдыхал запах толпы, близко, вплотную – запах чужих постелей, чужих тел, запревших ото сна и наскоро залитых духами.

Просидев в душной каморке положенные девять часов, выполняя отвратительные обязанности, он, дождавшись окончания рабочего дня, выходил из дверей в свежий полумрак вечера и с досадой отпускал еще один день, выброшенный коту под хвост. Ну и ладно, плевать!

А дальше назад, домой, в вечерний час пик в набитом до отказа вагоне метро, спина в спину или нос к носу, с пробивающимся из глубины пиджака сопрелым душком, он с нескрываемым неудовольствием трясся под стук колес вместе с сотнями таких же мучеников, синхронно, угрюмо, понуро. Чу-чух, чу-чух, чу-чух… Чтобы с каждым новым рассветом снова и снова вставать и упорно идти туда, куда уже осточертело ходить ради какой-то мифической цели.

Петра Ивановича передергивало от воспоминаний. «Нет, теперь все будет по-другому!» – думал он, забираясь в салон своего автомобиля и смакуя непривычное душевное умиротворение. И чем чаще вспоминал он свою прежнюю жизнь, тем с большим энтузиазмом и самоотдачей занимался нынешней. Так легко стало, когда не из-под палки, не по нужде, по доброй воле!

А спина все-таки побаливала. В течение дня Петр Иванович отвлекался и забывал о ней, но к вечеру поясница напоминала о себе, маленькая жилка, словно струнка маленькой скрипки, тянула вбок и пульсировала в такт биению сердца. Приезжая домой, поужинав, Петр Иванович просил жену:

– Заюнька, помассируешь спинку?

Лидия Сергеевна соглашалась. Петр Иванович быстро принимал душ и распластывался на кровати. Лидия Сергеевна разминала спину мужа своими тонкими пальцами. Петр Иванович покрякивал от удовольствия, время от времени подсказывая:

– Пониже, вот тут, – и, выгибая назад руку, показывал, где нужно было мять, неуклюже перебирая пальцами поверх того места.

Вскоре магазин стал пользоваться популярностью и приносить определенный доход, пусть и не такой внушительный, как в то время, когда Петр Иванович работал не на себя, почти в два раза меньший, но приятный; чистую выручку, после оплаты всех счетов и прочих расходов, они честно делили с Вадимом Александровичем пополам. Все работали дружно и старательно, дел было невпроворот, и Петр Иванович «твердо держал руку на пульсе» (это было одно из его излюбленных выражений, означающее предельную концентрацию внимания, с целью достижения наискорейшего и наилучшего результата). Он носился туда-сюда по городу в своем автомобиле, останавливаясь то у складов, то у дверей магазина, втаскивая и вытаскивая связки, тюки, рулоны, пакеты, волоча это все с суетой муравья в свой муравейник. Лица, люди, события мелькали перед ним, как в калейдоскопе. Дни и месяцы летели быстрее прежнего, принося и унося с собой весну, затем лето, осень, зиму, опять весну. Дождь, тусклое солнце, дождь, дождь со снегом, студеный мороз… снова дождь, дождь, вечный питерский дождь… иногда Петр Иванович не мог вспомнить день недели: что, уже пятница? Как, понедельник! Еще февраль? Господи, уже середина апреля! Утром Петр Иванович припарковался прямо напротив витрины – удалось найти местечко среди жмущихся друг к другу разномастных консервных банок. А выйдя вечером и с грохотом рванув вниз наружные жалюзи, приладив к ним замок, он с удивлением обнаруживал, что машина стоит на противоположной стороне улицы, вдалеке… ах да, это ведь вчера он парковался здесь, у витрины! Или позавчера?