– Ты ведь всё понимаешь, – говорила ей Наташа, – его нельзя жалеть. Ты добьёшь его своей жалостью. Ты ведь знаешь, что спасает жёсткость.
– Ещё скажи – жестокость.
– Иногда. Если уже слишком поздно спасать. Ты ведь всё знаешь, почему ты уступаешь ему?
– Я пытаюсь ему помочь.
– Кричать и плакать бесполезно. Ты его только раздражаешь.
– И что же, по-твоему, надо сделать? Ах, да – прогнать.
– Вот именно. Он не должен считать себя величайшей ценностью в твоей жизни.
– Он так не думает. Просто хочет жить не поперёк своих представлений о правильном и неправильном.
– Может, ему стоит изменить свои представления? Он ведь голодом уморит нас и себя, если продолжит в том же духе ещё год или два.
Мать упорствовала в надежде на несбыточное, а отец менял работы, постепенно опускаясь в глазах нанимателей и в своих собственных. Взявшись сторожить какой-то импровизированный склад, он попал под обвинение в ненадлежащем исполнении обязанностей, повлекшем кражу. Вора не нашли, и хозяин возложил материальную ответственность на сторожа, хотя при трудоустройстве возможность подобного оборота дел не обсуждалась. Отец платить не собирался, его избили, потом пытались вломиться к ним в квартиру.
– Почему на него сыплются все несчастья? – спрашивала Наташа. – Ведь вокруг полно людей, с которыми ничего не происходит. Значит, причина в нём самом?
– Со всеми людьми что-нибудь происходит. Каждый день.
– Но не все же катятся по наклонной и спиваются.
– Не говори так про отца.
– Как есть, так и говорю. Он слабак, и он нас предал. Носился со своей порядочностью и гордостью, а теперь бултыхается где-то на самом дне.
– Он нас любит. И страдает.
– Страдает от своей бестолковости? Значит, нам крупно не повезло в жизни.
– Не смей! Не смей измерять человека деньгами.
– Я уже давно не жду от него денег. Хочу только поговорить, хотя бы один раз, по-человечески. Не о том, как его обманули, подвели и подставили, а о последней прочитанной книжке, о любимом фильме. О том, как мне вести себя с мальчиками, наконец – мало ли о чём можно поговорить с отцом! Но я никогда с ним не говорила ни о чём подобном. Когда он ещё мог разговаривать, я была слишком маленькой. Теперь я выросла, а он двух слов осмысленно связать не может.
– Ты не должна относиться к нему, как поставщику отцовских услуг.
– Я не отношусь к нему так. Просто хочу всяких пустяков, которые дочь вправе ждать от родного отца.
– По-твоему, он обязан тебе всем, а ты ему – ничем? Отец тоже имеет право видеть в дочери поддержку.
– Не всякий отец. Дочь нужно заслужить.
– Он нянчился с тобой в детстве. Испугался, когда с тобой случился приступ ложного крупа.
– Замечательно! Он заботился обо мне во времена, которых я не помню. А мне ведь не так много лет! И где же он был все последующие годы, которые я никак не могу забыть?
– Не надо ничего забывать. Он всегда был с нами и делал всё, что мог.
– Да, только мог он гораздо меньше, чем отцы всех моих подруг, даже разведшиеся с их матерями.
Наташа презирала своего отца, как спортсмена, не оправдавшего надежд. Проявившего слабость накануне победы и в результате проигравшего. Она тосковала по возможности искать у него защиты и покровительства, как только может тосковать девушка в семнадцать лет, не научившаяся обманывать свои желания. Казалось – ничего не стоит шаг в пустоту, если за ним не последует второй, но даже на первый шаг не хватало сил, и она плакала по ночам.
