«Вопрос не уместен, – думает про себя Светлана. – Нину интересует форма! Все остальное для неё – сопутствующие изыски. А что такое форма? Немного придыхания и – не забыть бы – протяжный стон, когда сперма партнера перельется в тебя и захлюпает, зачавкает, как в дождливый день по проселочной дороге в насквозь промокших домашних туфлях».
– Дураки не любят. Умные мужики умных баб любят, – парирует она. – Впрочем, ты права. Иногда, осознавать тот факт, что я умна, – просто горько.
– Ну и о чем ты? – спрашивает Нина.
– А я и сама не знаю о чем, – невинно удивляется Светлана, – просто так. Болтаю. Пора выпить.
Женщины синхронно поднимают рюмки. Они большие, глубокие. Пары коньяка, тяжелые, осязаемые, скапливаются в их практически полных сферах, что напоминают батискафы, готовые к погружению в темноту вечной полночи океанских впадин, и дают насладиться волшебным ароматом еще до того, как они успевают пригубить пылающий напиток.
Подруги чокаются. Раздается приятный хрустальный звон.
– Единственный недостаток бокалов, что греются в наших руках, – всегда кажется, что в этих большущих емкостях мало. И это впечатление – эфемерный обман, ловкая иллюзия, невинная ложь. Как мужское признание в любви в состоянии эрекции. Я – знаю. Я – представляю. Ах, все равно обманываюсь. Вот опять – кажется, я напилась.
Светлана улыбается.
Неожиданно Нина цедит:
– Сходи к доктору, покажи грудь.
Напоминание – неприятное само по себе. Светлана молча пьет двойную порцию.
Ровно в девять часов вечера Светлана открыла дверь собственной квартиры.
Скинув в прихожей туфли, она прошла в комнату. Присела на диван и, закурив, устало откинула голову назад.
Тонкая струйка дыма из ноздрей и задумчивая амплитуда сигареты, зажатой между указательным и безымянным пальцами… Полураскрытые, будто для поцелуя, губы… Вдох… Её лицо спокойно, но будто бы напряжено. Нет той безвольной сглаженности линий, что свидетельствует – да, расслабилась, унеслась куда-то вдаль, мечтает. Сразу видно, она сосредоточенно думает, и эти мысли, скорее, мучительны, чем нейтральны.
«Что? Недополученный оргазм во время дневного коитуса на производстве? Или иное неопределенное и беспокойное чувство, что шариком перекатывается в моем сознании и, никак не попадая «в свою лузу», трансформируется в моем сознании в гипертрофированную чувственность? Или излишек гормонов, что легко и помимо моей воли «выдает» мое зрелое тело? Не знаю. Но мне хочется, хочется, хочется. С какой стати я буду врать сама себе? С какой стати стану сдерживать естественные порывы? Разве желание – подавленное, нереализованное, умерщвленное – не превратится в моей душе в яд и не будет травить меня по капелькам в течение долгих мучительных в своей пустоте часов? И, наоборот, исполненное, разве не осветит оно путь к очищению и раскаянию? Так ли ценны моя независимость и лелеемый мною эгоизм, возведенный в фетиш? Не много ли я теряю, оберегая свою индивидуальность, – банковский сейф, забитый на поверку всего лишь цветной бумагой? Разве понятие о добродетели – в старом, прошловековом понимании этого слова – стало смешным и неприличным? Ах, не стоит бороться с искушением. И причина не в моих забродивших гормонах, я просто хочу своего мужа. Я мечтаю «вернуться» к нему. Ох-х. Или я пьяная? Пожалуй, выпью кофе».
Резким движением, загасив недокуренную сигарету, Светлана встала.
