Аркадия Валериановича отбросило назад, на спинку стула, но тот – не опрокинулся. Они лишь покачнулись вместе, но устояли, усидели. Секунда. Предсмертная судорога прокатилась волною. Колебания мертвого тела и мебели затихли. Аркадий Валерианович Попов умер.
Он сидел на том же месте, но только не склонившись вперед, к столу и трапезе, а откинувшись назад, как будто насытился, свесив руки вдоль туловища, а голову – откинув назад, выставляя к потолку кадык, ниже которого – на сантиметр пониже, не более, зияло крохотное отверстие. Из него все еще сочилась тонюсенькая струйка, красная. А нашла ли пуля, выпущенная из оружия небольшого калибра, «выход», или оказалась для этого слишком слабосильной и, разрушив то, что попалось ей на пути, затерялась в массе человеческого тела, осталось неизвестным.
– Вот значит как сложилось, – протянул второй участник прерванного обеда, посматривая в сторону своего умершего сотрапезника, и налил себе в рюмку коньяку, – вот как.
Федор шагнул к столу и присел на тот стул, на котором висел его плащ. Поискав глазами чистую рюмку, не найдя таковой, он воспользовался широким приземистым стаканом чешского стекла. Выплеснув из него остатки минеральной воды, он бесцеремонно наполнил стакан наполовину коньяком и поднял его и, бросив взгляд в сторону трупа и убедившись, что тот и не думает оживать, посмотрел на человека, сидящего напротив.
– Разрешите? – и, поймав в остром, прокалывающем взгляде, не отводя своего, если не восхищение, нет, но одобрение, иронию и насмешливость, произнес чуточку торжественно. – Разрешите представиться – меня зовут Федор Владимирович Мансов.
– А меня Кромвель.
– Правда? Вы… вы потомок? – эта реплика прозвучала бестактно.
Но человек, назвавшийся именем, что уже вошло в историю, будто бы и не заметил этого. Он усмехнулся и ответил:
– Да, правда, непривычно. Но скоро привыкнете. Я же привык.
И в знак приветствия приподнял свою рюмку.
Но еще до того, как они оба выпили, Федор выпалил скороговоркой:
– Я решу ваши проблемы. Предлагаю иметь дело со мною.
– Догадался. Подумаю, – лаконично отозвался его собеседник.
И они выпили.
– Это вы сегодня утром готовили для нас кофе?
– Да, я.
– Хороший кофе, – диалог завязывался. – А глушитель? Сами придумали?
– Сам.
– Умно. Достаточно эффективно и с юмором. Смешно даже.
– Приятно, что оценили. Думаю, что юмор, сарказм, ирония существуют только тогда, когда есть тот, кто их понимает.
– Да, согласен, разумная максима, – кивнул Кромвель. – А как дальше действовать собираетесь? – перешел он к важному. – Я имею в виду не наш будущий совместный бизнес – о нем все-таки позже, я говорю о том, что происходит сейчас, сию секунду: труп, оружие, свидетели. Вы же человек государственный. Наверняка, кто-то видел, как вы сюда входили. Как вы предполагаете уладить конфуз? Вы и ваш мертвый руководитель, застреленный в упор!
– Как? – переспросил Федор и не улыбнулся. – Bот как! Мы с вами незаметно уйдем.
– Просто уйдем?
– Да! – подтвердил Федор уверенно. – Исчезнем! А что будет дальше – мне не интересно. Вам – тем более.
Кромвель хмыкнул:
– Самоуверенны.
Федор слегка улыбнулся:
– Право, положено ли оплачивать счет в подобной ситуации? Спрошу-ка.
Он дотянулся до колокольчика, что стоял на столе рядом с солонкой, осторожно, словно тот был из хрупкого фарфора, взял его…
Колокольчик звонил не звучно, определенно, не громче, чем они произносили слова, но, вот удивительно, этот немелодичный звук был тут же расслышан по ту сторону занавеса-портьеры. (По ту сторону сцены и разыгрываемой на ней в эти минуты драмы – вот во что произошедшее превратило скучный деловой ланч, немного приправив пищу и трагедией, и фарсом, и страстью, наконец).
