Вот и сейчас. Голубое бездонное небо. Ни облачка. Дует легкий ветерок, от которого вода, на длинных и не очень высоких волнах, вся серебриться. Яхта, почти незаметно поднимаясь и опускаясь на волне, легко скользит к, появившимся на горизонте, островам. Матрос, их клиент из каких-то там интеллигентов, ничем не выделяется, просто стоит у вант и смотрит на, парящую над ними, чайку. Боцман, в тельнике и в белой рваной шкиперке, темных очках, от уха до уха, похож на капитана немецкой подлодки времен Великой войны, сидит на рубке перед мачтой, и тупо смотрит куда-то. Ну, а Капитан, уж и вовсе не похож на капитана, каким его привыкла видеть команда – он лежит на банке, подставив пузо лучам солнца, закрыв глаза белой фетровой панамой. Тишина, только журчание воды за кормой и мерные вздохи океана. Такое впечатление, что яхта стоит на груди спящего великана. Все заняты своим делом! Что бы ни делала команда, когда спит Капитан, она занята делом, а Капитан всегда занят делом. Океан мерно поднимается и опускается при вдохе и выдохе великана. А вот и чайки прилетели и кружат над яхтой и кричат какие-то приветствия.
– Подходим! – сказал Боцман скорее океану, чем всем остальным.
Молчали еще час. Потом Кэп, не сделав ни одного движения, сказал:
– Обуться, одеться, бинокль, все прибрать!
На яхте произошло движение. Боцман встал, и подошел к солнечным батареям, где стояли его яхтенные туфли и проветривались почти белые носки. Взял носки и внюхался сосредоточенно в каждый из них, сильно втягивая воздух носом, крякнул и, произнеся слово «замечательно», обулся, напялил шорты пошел к штурвалу. Матрос исчез, спустившись под палубу, и тут же появился обратно с биноклем и одеждой Капитана.
– Кэп, чаю не желаете?
– Давай, только быстро! Раньше надо было суетиться. Боцман, доложи обстановку!
– Вон, входной буй, вон, маяк при входе.
– Где вон? По носу, по какому борту, по корме, сколько до них?
– Кэп, ну мы на них идем.
– Сам вижу! Это ты на них идешь!
– Так, что делать, Кэп?
Кэп спускается в каюту и запрашивает добро на заход и стоянку на рейде или у гостевого причала. Яхте разрешают зайти в порт и встать к дальнему пирсу, где надо ждать таможню и карантинную службу. Здесь все строго. Много дорогих яхт – значит, богатых людей, а их покой охраняется.
Ошвартовались спокойно и без суеты, продемонстрировав хорошую выучку. Сразу к яхте подбежало несколько чернокожих пацанов, глазея и улыбаясь.
– Боцман, быстро обед! – скомандовал Кэп и спустился к штурманскому столу делать записи в судовом журнале.
Команда пришла в движение, и уже скоро матрос отчетливо доложил:
– Господин Капитан, все готово, можно обедать!
Уселись. Тишина и грусть повисли над столом. Все ждали слова Капитана.
– Матрос, выпей! Ты сегодня улетаешь!
Кэп достал свой дубовый анкерок, знаменитый тем, что в нем была капитанская настойка и тем, что он сопровождал капитана на всех его яхтах. Налил матросу стакан и сказал:
– Давай! В душе мы с тобой!
Сам он уже давно не пил, а Боцман, решив тянуться за Кэпом и начать беречь все, что осталось от его здоровья, не пил уже три месяца и только кивал в такт словам капитана, наливая им самим квас.
Матрос взял стакан, Боцман при этом сглотнул слюну, но ничего не сказал. В мисках дымился борщ, который приготовил матрос, и который так любила команда. Все молчали. Пауза затягивалась. Наконец, Капитан, поднимая стакан с квасом, сказал:
