Володя молчал, натянув кадыком юношеского горла струну потока эмоций.
Я представил нарисованную мною картину: я был твёрдо уверен, что так всё и случится. Уткнувшись лицом в рукав накрахмаленной рубашки, я зарыдал. По уже прошедшей боевой юности, по потерянным через какие-то минуты друзьям.
Детской, мокрой от волнения ладошкой, Камчатка коснулась моей макушки.
– Спасибо Вам, Герман Владимирович, Вы были так добры ко мне. Спасибо Вам за Ваши подарки.
Я пытался вспомнить, что я подарил, кроме отобранного детства этому лепестку, этой маленькой девочке, взявшей вместо куклы, по велению времени, моё снаряжение, и не смог. А она продолжала:
– Не плачьте, Герман Владимирович, господину нехорошо плакать перед адъютантами.
Да, она ещё много не понимала, мой маленький адъютант, но я отвернулся…
… – Ломов, Ломов, ты плачешь во сне. Какие-то проблемы? – окликнули меня справа.
– Я только что потерял своих лучших друзей. Теперь уже навсегда, – ответил я, просыпаясь.
Я не помню ни лиц, ни характеров. Я помню только наличие.
* * *
Товарищам по службе… и не только
посвящается
Невоенный гарнизон
Мы были друг за друга готовы жизнь отдать,
Глоток последний фляжки отдать были готовы,
Но вызвал командир меня, сказал: «Тебе пора!
И завтра ты покинешь пределы гарнизона».
Вернувшись к вам, я бросил фуражку на газон,
Прилег и сам. «Я ухожу». И потянулся сонно.
В ответ вы промолчали, но каждый вспоминал
Мои последние бои в составе батальона.
Металась взаперти душа, я на локте привстал,
Спокойно прикурил, но молвил раздражено:
«Забудут командир и подчиненные меня,
Как только я покину пределы гарнизона.
И даже в памяти у вас не будет места мне,
Зачем ушедших помнить? Нет резона.
И только плиты на плацу да кроны тополей
Запомнят, как я покидал пределы гарнизона».
Назавтра, тихим утром, покуда сон еще
Не думал оставлять доверенного трона,
Он тихо вышел и уже никто и никогда
Не помнил, как он покидал пределы гарнизона.
* * *
Одна наводила послеобеденный макияж, другие обсуждали последствия бурной ночи, третья делала массаж спины четвёртой, а пятая примеряла вновь приобретенный бюстгальтер…
Молодому практиканту стало жутко от этих неосторожно нанесённых оскорблений: мужик, всё-таки.
Зашла шестая: «Здравствуйте, девочки».
«Добрый день», – откликнулся почему-то молодой практикант под бурный смех представительниц прекрасного пола.
«Вот уж, действительно, ручной», – молвили все в один голос.
А в суде снова отключили тепло и свет, и теперь уже никто не сможет рассказать, насколько был красив Наполеон.
* * *
Харламову О.В.
Летает мой сосед по комнате, над стулом. Буревестник эдакий. Отчёт о практике сдать готовится. Стержней у него нет. Как стеклодув из одного в другой чернила перекачивает. Таракана бы ему подкинуть: может и его засосёт в эту пластмассовую колбу. Таракан, наверное, совсем охуеет от наглости такой.
* * *
Севрюкову В.А.
За окном ударили заморозки. Самое время сидеть дома, в полумраке, а кухне, за чистой скатертью. Чаёк попивать, сигареты потягивать.
А они молча глядели в окно на огни ночного города, понимая, что ещё предстоит долгий путь в никуда этой ночью и какое-то необъяснимое чувство радости от предстоящего действия наполняло каждого.
Часы пробили одиннадцать. Затушив сигареты, они покинули тихое пространство кухни. Ночь приняла каждого в свою бездну…
…Их разделяли 83 489 километров и 176 световых лет.
* * *
