– Я офицер Уигби, а это офицер Дюмон, – представляется полицейский. – Сожалеем о вашей… – Он замолкает, не произнеся слова «утрата» вслух. – О происшествии.
Офицер Дюмон выступает вперед с бумажным пакетом в руках:
– На месте аварии мы нашли личные вещи вашего отца и подумали, что вы бы хотели их получить.
Я протягиваю руку и беру пакет. Он легче, чем казалось на вид.
Полицейские прощаются и выходят из комнаты. На пороге Уигби оборачивается:
– Я смотрел все эпизоды «Планеты животных». Помните выпуск, где волчицу чуть не отравили до смерти? Богом клянусь, я плакал как ребенок!
Он говорит о Вазоли, молодой самке, которую отец вывез в Редмонд из зоопарка, где с ней жестоко обращались. Отец построил для нее вольер и подселил двух братьев, чтобы создать новую стаю. Однажды борец за права животных ворвался в парк Редмонда после закрытия и подменил доставленное со скотобойни мясо на куски, напичканные стрихнином. Поскольку Вазоли была альфа-самкой стаи, она поела первой и рухнула без сознания в пруд. Операторская группа снимала, как отец вылавливал ее из воды, нес в трейлер и заворачивал в одеяла, чтобы согреть, пока к ней не вернутся признаки жизни.
Эта фраза полицейского относится не только к тому, что ему нравятся волки. Она говорит о том, что он помнит отца в расцвете сил, а тело на больничной койке не имеет ничего общего с настоящим Люком Уорреном.
Когда они уходят, я сажусь рядом с отцом и роюсь в пакете. Там пара солнцезащитных очков-авиаторов, квитанция за заправку на «Джиффи луб», мелочь. Бейсболка с обгрызенным козырьком. Сотовый телефон. Бумажник.
Я ставлю пакет на пол и верчу в руках бумажник. На вид он почти новый, но, с другой стороны, отец редко носил его с собой. Обычно он оставлял его в кабине грузовика, потому что не хотел рисковать – вдруг какой-нибудь любопытный волк вытащит бумажник из заднего кармана. К двенадцати годам я научился всегда брать наличные, когда выходил из дому с отцом, чтобы не попасть в неловкое положение, когда нечем расплатиться за продукты.
С медицинским безразличием я открываю бумажник. Внутри сорок три доллара, карточка «Виза» и визитка ветеринара из Линкольна. Карта лояльности магазина кормов и зерна с надписью «СЕНО?» на обороте, сделанной почерком отца, а под ней нацарапан номер телефона. Еще там есть фотография Кары размером с бумажник, с убогим голубым фоном, которым часто грешат школьные фотографии. Никаких признаков того, что мы с ним вообще были знакомы.
Думаю, надо отдать все это Каре.
Водительские права отца лежат в ламинированном кармашке. На фотографии он совсем не похож на себя: волосы гладко зачесаны назад, а во взгляде в камеру ясно читается, что он считает все происходящее личным оскорблением.
В правом нижнем углу нарисовано маленькое красное сердечко.
Я помню, как заполнял документы на получение собственных прав, когда мне исполнилось шестнадцать.
– Я хочу быть донором органов? – крикнул я матери на кухню.
– Не знаю, – ответила она. – Ты как думаешь?
– Как я могу принять такое решение прямо сейчас?
Она пожала плечами:
– Если не можешь решить сейчас, то не надо ставить галочку.
В этот момент на кухню зашел отец, чтобы перекусить перед обратной дорогой в Редмонд. Помню, я тогда удивился, что даже не знал, дома ли он. Отец обычно приходил и уходил по одному ему известному графику. Мы не считались его домом, мы были местом, где можно принять душ, переодеться и иногда поесть.
