Мудрый, но не очень счастливый народ наш заметил: горе в одиночку не ходит. Вскоре снесли на погост и молодую вдову Катерину. Тяжелая склизкая глина, которой так много в наших местах под пластами чернозёма, засыпала натруженные руки и добрые глаза, ласку и тепло – мамку нашего папы засыпала! Остался он с младшей сестрёнкой Раей. Некоторое время дети хозяйничали самостоятельно. А хозяйствование – смех и слёзы. Папа был так мал, что чтобы вытащить горшок из остывшей печи, забирался в неё. В общем, сиротское житьё!
И вот тогда пришла тётя Настя – сестра сгинувшего в фашистской неволе Андрея. Быстрым рассеянным взглядом обвела ветшающий дом, погладила мимоходом сирот по опущенным головам – и забрала. Да. В голод, в продутые всеми стылими ветрами годы взяла вдова за руки двух ребят и привела в свой домишко. И стало в нём – семеро по лавкам! Нет. Не ради красного словца написано это. Ведь еще пять своих детей было у Авдеевой Анастасии Андреевны. Впрочем, и приёмыши стали своими. Когда через несколько дней приехали за сиротами из детдома, те дружно заголосили: «Не поедем!» При этом Рая судорожно, мёртво вцепилась в тётю Настю, а Витя – в её сына, своего ровесника, Акимку…
Давно это было. Очень давно. Уже беспощадная трава надёжно скрыла последний приют бабы Насти. Уже восемь лет нет папы. Но помнится, как на глупый детский наш вопрос: «А своих баба Настя больше любила?» – мотнул он упрямо густым чубом: «Одинаково относилась», – и в ярко-синих глазах его дрогнула обида на нас, дурочек несмышлёных.
«Относилась как к своим», – подтвердила тётя Рая нам же, но уже тронутым сединой, умудрённым жизнью, желающим как можно больше узнать о далёком своём прошлом, нити которого держат другие люди. Что свои, что приёмные садились рядком за стол и наслаждались вкусом картошки в мундире и молока с чёрным хлебом. Что свои, что усыновлённые трудились на огороде, пасли гусей, заготавливали сено… Наш отец нашёл ту заводскую проходную, которая и вывела в люди деревенского паренька (совсем как в любимой его песне!). Этой дорогой в большую жизнь стала проходная тогда славного полного созидательного шума Свободинского электромеханического завода. Здесь 40 лет проработал наш отец токарем. Неоднократно был победителем социалистического соревнования. Фотография его висела на Доске почёта. Он входил в профком, в совет директоров. Кровью обливалось его сердце, когда в годы перестройки всё меньше людей шло через любимую проходную и с натугой, с перебоями работало вчера ещё мощное сердце завода. Был наш отец горяч, скор на подъём. Очень уважал живое общение. Был удивительным мастером и любителем пошутить, разыграть. И хоть из-за изломанной судьбы своей получил весьма скромное образование, читал запоем. До последних минут жизни держал в руках книгу.
Тётя Рая нашла свою судьбу в Москве. Стала передовой ткачихой. Доросла до мастера. Была парторгом цеха. За ударный труд награждали бывшую босоногую пойменовскую девчонку в самом Колонном зале.
Каждое лето приезжала она с дочерью и мужем-кинооператором киностудии имени Горького из горделивой столицы в задремавшее у пруда с голосистыми лягушками Пойменово – к бабе Насте. Каждый август, как только поспевали вкуснейшие, пропитанные соком и солнцем груши дюшес, мы, нагруженные медоносными плодами, отправлялись к бабе Насте в Пойменово. И лился в маленькие окошки щедрый свет. И тихая старушка ласково улыбалась нам, добавляя ещё света, стремилась угостить: «А съешьте моего яблочка…»
