Ёжимся. Забираемся в палатку. Долго, лежим молча, жмёмся друг к другу. В небольшой просвет поблёскивают мотоциклы. Видим, мерцают звёзды. Почему же не спится. У костра, клевали носами, засыпая, а тут. Боже, какие же мы маленькие среди вот этой чёрной громадины.
… И, вдруг, палатка мягко качнулась. И, мы, скорее почувствовали, чем увидели в кромешной тьме, что кто – то вошёл.
– Не бойтесь, зашептал он…
Потом зажурчал его мягкий, но ясный голос, и уже не на секунду, не умолкал.
– Не бойтесь меня, я не живой, но мы здесь живём. Я не сделаю вам ничего плохого. Оставьте ваши топоры, положите их под головы. Слушайте, у меня мало времени. С рассветом я покину вас.
… – Когда то, очень давно мы стояли вот на этом самом месте. Облака пели нам свои песни. Вечерами мы перемигивались – общались со звёздами. Зимой наши вершины укрывались снеговой шапкой. Помнится первые трещины, а потом ветер и время сделали уютные гнёзда птицам, куда не доставало жгучее солнце, и не заливал ливень. Была прохлада, выл ветер, но тепло и не доставали испепеляющие всё полуденные лучи солнца. Там, в этих трещинах скал вили уютные свои гнёзда могучие и гордые орлы.
Однажды, в ясный солнечный день, когда щебетали птицы и журчали ручьи, что – то дрогнуло. Смолкли птицы и притихли ручейки, а потом гора дрогнула, медленно сползла шапка снега, потом скала так же нехотя пошла вниз, сначала, одна, а потом другая, они оседали, потом катились. А, затем гремя, неслись в мёртвой скачке, сметая всё, разбиваясь и разбивая всё вокруг. Не скоро всё стихло, а когда улеглась пыль, то долго ещё носились орлы, разыскивая, и, не находили свои гнёзда.
Снова сияло солнце, лил дождь. Неслись, ревели потоки, камни становились галькой, камни превращались в булыжник. Каждый становился самим собой. Оторвавшись от одной скалы, когда то – они были теперь уже разными. И снова горные потоки тащили их вниз, в ущелье, а потом ласкали воды Арагвы.
Иные раскисали, и разваливались, а эти упругие, – крепкие со звоном играли друг с другом, пощёлкивали и звенели.
– Вы видели здесь дома, и замки, стены.
– Стена это жизнь. Теперь они стали стеной, – и, светились, сверкали, отдавали людям всё, что напитали в себя.
– Солнце, – они сверкали, днём и светились вечером.
– Они живут, грустят, радуются, каждый о своём.
– Бирюзовые – о прозрачной воде.
– Золотистые – о солнце.
– А белые вспоминают, шапки искрящегося снега.
– Когда же льёт дождь и шуршит по камням, это не шорох,– это шёпот, это они шепчутся, – беседуют с теми скалами, что ещё стоят.
*
……… Кажется, никто не был у нас в палатке и ничего не говорил, может это приснилось? Только камни вдруг посветлели. Сначала мягко пастельно, как у импрессионистов в картинах, а потом стали светиться, и рассвет наступал не из-за горы, а прямо здесь, – камни рождали рассвет. Они светились своим – каменным светом, они пробуждали мир в долине.
Умытые росой, они теперь сияли, – Арагва посмеивалась. Ведь это её работа. Она их полировала, она их наполнила светом, и, теперь сияют, то нефритом, то отблесками бирюзы.
И вдруг всё засверкало.
Теперь перемигиваются со скалами и солнцем.
И нет, они не грустят и не плачут, не завидуют тем скалам, которые ещё стоят, они смеются.
Они живут, одной единой каменной жизнью.
***
Рассказ мамы.
… Эвакуировались из Крыма, Украины, и других областей и районов колхозных животных коров овец, свиней, лошадей. Лошади разбежались, был молодняк, свиней сдали солдатам, нашей армии. А коров гнали из Крыма, Октябрьского района, Лодыгин Михаил председатель райисполкома, в гражданке был директор госплемрассадника городского, Молочанского, это на Украине было. Он руководил эвакуацией. Кобелешная Соня, Мотя и Григорий, муж жена и дочь. Бывший председатель Украинского совхоза. У них был паралич с ногами. Бабушкой и дочерью, сын Славка. Эвакуировались, говорил, что я не хочу оставаться с немцами, потом дочь умерла от малярии. Её похоронили под большим дубом, а ночью волки разрыли а может шакалы, и могилу и её не нашли совсем.
