— …и вы имеете право негодовать…
— …вместо того, чтобы профинансировать нормальное исследование. Ваш университет давно уже превратился…
— …однако, уверяю вас, все вопросы можно решить.
А Синюхин, выглянув из-за плеча Олечки, заметил нас.
Меня.
И смутился.
Покраснел. Отступил, отвернулся даже, пусть и ненадолго. Вот ведь… а я… я ведь всерьез думала, что у нас любовь, та самая, которая настоящая, которая одна и на всю жизнь.
Дура, что и говорить.
— Мягче надо быть, Николай Егорович, мягче… гибче… а вы пока не совсем освоились. И я готов помочь… вам… всем нам…
— Чудесно, — некромант руки расцепил. — Стало быть, кухарка… и когда на неё выделят… финансирование? Это ведь не так просто, верно? Я же знаю. Мне говорили. Сперва надо подать заявку, обосновать траты, согласовать их с проректором по финансовым вопросам, затем с другим… который за персонал отвечает. Ректорскую подпись поставить. И бухгалтерию не забыть. Ах да, еще ведь и кадровая служба имеется, которая обязательно в двухнедельный срок займется подбором персонала. Объявят тендер или как там…
Кажется, он издевался.
Определенно, издевался. И проклятье, мне это нравилось! Нравилось смотреть, как мнется, краснеет, наливается дурной силой Аким Анисимович, как сдерживает он свой гнев, ибо кандидат некромантических наук — определенно не какая-то там студентка пятого курса, пытающаяся добиться справедливости.
Хмыкнул Важен.
А я потупилась, чтобы никто-то, даже Синюхин, знавший меня, что облупленную, не заметил этой вот улыбочки. Справедливость? Может, и не самая справедливая, но какая уж есть. И проклятье, в этот момент я фактически любила некроманта.
— Ну что вы… ни к чему бюрократию разводить, — Аким Анисимович ручками махнул. — Сделаем проще… я оставлю наличные, потом попрошу, чтобы премию выписали на эту сумму. И все-то. Конфликт исчерпан.
— Надо же, оказывается, и так можно.
— По-всякому можно, — Аким Анисимович окончательно успокоился. — По-всякому, дорогой наш Николай Егорович… и чем раньше вы это поймете, тем легче нам всем будет жить.
Лично мне в этих словах почудилась угроза.
Правда, додумать я не успела, ибо взгляд проректора по научной работе остановился на тетушке. И на мне. И во взгляде этом полыхнула такая радость, что аж прямо спрятаться захотелось, если не в кусты, то хотя бы за Важена.
— Вот! — Аким Анисимович радостно потер руками. — Видите! Есть тут люди! Вы из деревни, верно?
И к тетушке моей подскочил, проявивши неожиданную для немалого веса своего прыть. Надо сказать, что был Аким Анисимович человеком до крайности солидным, правильно округлым и весьма озабоченным сохранением, как этой округлости, так и общей солидности.
— Из Лопушков мы, — сказал Васятка, разглядывая проректора превнимательно, и даже уши от этой внимательности зашевелились. Я на всякий случай прихватила братца за шиворот клетчатой его рубашки. А то мало ли… Васятка, конечно, существо в высшей степени мирное. Но случается у него людей невзлюбливать. Вот, чую, Акима Анисимовича он и невзлюбил.
— Лопушки… — скривилась Верещагина.
И на меня покосилась.
— Лопушки, — тетушка обвела лагерь взглядом. — Как понимаю, у вас возникли некоторые затруднения…
— Именно, любезная, именно… и не могли бы вы…
— С превеликой радостью, — тетушка склонила голову. — Кухарка, стало быть?
— Именно… кто-то, кто бы взял на себя труд готовить… всего-то для четырех человек… из наших продуктов. Или, если будет нужда докупать что-то, то само собой за отдельную плату…
