Всю дорогу до ресторана он увлеченно о предстоящих съёмках рассказывает. Каждый раз он картиной болеет. Горит. Проживает целую жизнь, меняет образ жизни. Когда мы начинали общаться, слушала его рот открыв, настолько для меня было всё далёкое, нечто сказочное. Вот и сейчас он эмоционально рассказывает, как кастинг первичный проходил, жестикулирует. Заслушаться можно, что я и делаю.
– Ресторан новый, отзывы слышал хорошие. Надеюсь понравится, – для него реально важно, чтоб окружающим было комфортно. Помогает мне усесться в кресле удобнее.
Спустя часа полтора Олег пересаживается поближе ко мне, до этого мы сидели друг напротив друга.
– Было вкусно, – сообщаю, глядя ему в глаза.
– Ты почти ничего не съела.
– Не съела, потому что чем старше я становлюсь, тем тяжелее вес на месте держать, – это боль, конечно.
– Начинается. Сюда посмотри, – Олег тянется через стол за телефоном. Галерею открывает, в ней папку находит, внутри всё сжимается, вместо названия у неё сердечко – красненькое.
Как же у него милым таким быть выходит?
– Это мой антистресс, – начинает фото показывать, видео короткие. Наши совместные. Их так много. С отдыха.
Пару раз мы с ним вдвоем выходные на Красной поляне проводили. Где-то запечатлены только наши ноги на фоне костра огражденного; на плетеном диванчике в плед завернувшись лежим; где-то пальцы сплетенные; где-то обнимаемся, так что лица моего не видно.
На одном только видно обоих: валяемся на постели, одетые, смеемся –
даже не знала, что он фотографировал. С ума сойти какой прыткий. Трогает.
В самом конце снимки находит, которые я ему отправляла в первый год знакомства, они разные, где-то дурашливые, где-то просто в моменте. Он просил постоянно.
– Зачем ты это хранишь? – разглядываю ноги свои, из прошлого, с разных ракурсов.
– Эстетика, Рай. Где я ещё на красоту такую найду? Сейчас испортила, – бесцеремонно юбку мою приподнимает повыше, открывая вид на нижнюю часть бедер, – Вот ты смотри, – пальцами обхватывает, слегка поднимает, – Куда ноги дела? Кормить тебя и кормить.
– Ты чего разошёлся? – отстраняюсь, сажусь подальше. – На кастинге поищи, – губу закусываю, чтоб не смеяться.
– Там не такие. Есть длиннее, ровнее, худее, но таких охуенных нет. Они мои музы, – в обратную сторону фото листает.
Закрываю лицо ладонями и смеюсь в голос. Его подачу просто видеть надо, устоять невозможно. К моменту нашего знакомства я килограмм пять своей боли скинула. Худышкой не была абсолютно. Килограмм шестьдесят пять весила точно, на мой взгляд – это много. Сейчас на десяток меньше. И он хочет сказать, что было лучше? Ну-ну.
Степан
Смотрю на фотографию и понять не могу, какого черта? На ней Агата и её мама изображены.
Полной уверенности в том, что девочка на снимке – Агата, у меня нет. Девочка на фото маленькая, лет восемь от силы. Но Елену Александровну спутать с кем-то почти нереально. Огромные выразительные серые глаза и длинные, вьющиеся волосы из толпы её всегда выделяют. На фото она полнее, чем сейчас, но узнаваема. Они дорогу переходят, за руки держась. Агата шляпку свободной рукой придерживает, семенит за мамой – видно, торопится. Такая же худенькая, как и сейчас. Ручки – веточки.
Откуда их фото у Лёхи? Почему хранит его в столе своем? Тем более старое. Версия только одна, и она меня ой как не радует.
Он брат отца. Они близнецы. Его дети фактически мне ближе, чем двоюродные. В холодный пот махом кидает.
