– Очень приятно, Елена. Владимир.
Киваю в ответ на приветствие и тут же вырываю руку из крепкого теплого захвата.
– Понятно, да, почему мы её замуж так и не выдали? Но я надежд не оставляю, – снова отзывается Рая. Она чистая противоположность моей матери. Дай волю – нахватила бы Агату и себе забрала, лишь бы я только почаще гуляла, с мужчинами.
– В темноте шансы есть, – добавляет Наташа тихонько, так чтобы только нам с Мариной слышно было. – Они хотя бы твой уничижительный взгляд не видят, – Марина так звонко смеется, что и я от улыбки не могу удержаться.
Судя по всему, Владимира друг тоже утомил. В первом часу он прощается за них обоих и уводит его, сопротивляющегося, в неизвестном направлении. Но там без шансов, больно уж он внушительным вырос, Володя, во всех возможных смыслах.
Я отвожу девочек к Рае домой, обещая приехать с ночевкой до конца года. Какого именно года – не уточняю.
Агата
Мама молчит. Смотрит на меня и молчит! Понять, о чем она думает,
в этот момент невозможно. Не выдерживаю – опускаю глаза, разглядываю свои руки, крепко сплетенные пальцы. Страшно снова смотреть ей в глаза. Вдруг там осуждение будет? Как это возможно пережить?
Я думала со Стёпой всё плохо прошло. Нет, конечно, там тоже… Хуже я себе представить не могла. Но сейчас мне явно не легче. Давлю в себе желание руку к груди прижать, попридержать сердце, которое так и норовит из груди выпрыгнуть.
По ощущениям в моей жизни момент хуже был только раз. Когда я маме истерику закатила, мол, жить с ней не хочу. Лучше с папой. А потом, спустя пару недель, нашла в её старой почте письма с угрозами от папы. Сама она мне о нём плохое не говорила никогда. У нас вообще не принято было о нем вспоминать. Я не знала, как тяжело они расстались, и через что ей пришлось пройти. Стыдно перед мамой было очень. Сейчас точно так же.
– Ну, иди сюда, обниму тебя что ли, лялька моя, – голос мамы звучит спокойно, без укора и раздражения. Это ранит даже сильнее, чем если бы она злилась. Слёзы сами собой начинают катиться. Подрываюсь и несусь в её распахнутые объятья. – Ну и чего ты разрыдалась? Не хотела мне говорить?
Не знаю как, она сама догадалась о беременности. Спросила в лоб. Как тут наврать?
Пару месяцев и станет видно, потом объясняй, зачем обманула. Естественно, я хотела рассказать. Но не так же!
Сдерживаться не получается, прижимаюсь сильнее к маме и всхлипываю несколько раз, остановиться не могу! И стыдно, и больно, и плохо.
– Я не хотела тебя расстраивать, мам, – выдавливаю из себя позорнейшим образом. – Не знаю… не знаю, как так получилось. Мы предохранялись, честное слово. Я видела, как он… – обрываю себя, потому что из мамы вырывается нервный сдавленный смешок.
– Малыш, не уверена, что готова к подобного рода подробностям, – мама гладит меня по спине. – Я тебе верю, – целует в голову. – Пойдем позавтракаем для начала. Я оказалась не готова к положительному ответу. Воистину, не задавай вопросы, на которые в действительности не хочешь знать ответы.
Я в замешательстве. Представить себе не могла, что мама так спокойно отнесется к известию о том, что скоро бабушкой станет. Ей ещё сорока нет. Совесть колет в самое сердце. Она никогда, но бабушка часто говорит, мол, мама всю свою жизнь посвятила мне, а я по итогу…
– Дочь, рано радуешься. Я просто ещё не осознала, – она будто мысли читает мои.
Заходим с ней вместе на кухню. Угрызения совести не позволяют глаза от пола оторвать. Стараюсь быть полезной. Бросаюсь к чайнику. Набираю воду. Включаю. Затем в холодильник ныряю. Открываю его и смотрю, не могу сконцентрироваться, что доставать? Чем мы завтракаем обычно? Холодильник начинает пищать, извещая – ему не нравится открытым стоять. Звук режет перепонки ушные. Закрываю его и снова открываю.
