– Хорошо, доченька, – спокойно забирает свою кружку из кофемашины, подходит к столу. Под глазами патчи, выглядит уставшей, хотя сейчас всего лишь семь утра.
Мама не ругается, голос на меня не повышает. Но если я веду себя неприглядно, всегда просит оставить одну.
«Агата, выйди из комнаты», – фраза, способная на место поставить, пыл охлаждает мгновенно.
Первые месяцы после того, как мы снова в Краснодар вернулись, я позволяла себе многое. Мелкая бестолочь. Насмотревшись на бабушку, вольности в разговорах с мамой допускала частенько. Потом осознала. Мне ведь неприятно самой слышать обидные слова – ей точно так же.
За последние девять лет фразу «отстань от меня» сегодня утром впервые произнесла. Прокричала.
– Ты поздно вернешься сегодня? – сажусь напротив.
По утрам мутить начинает. Засада.
– Сегодня нет. Постараюсь во всяком случае. Завтра мне надо в Темрюк, в порт. Осмотр будет проходить. На обратном пути к бабушке заеду. У тебя репетиции есть? Если хочешь, поехали, завезу тебя к ней сперва.
– Тренировка, – не вру. – Нас на открытие «ЭКСПО» пригласили выступить. В пятницу. И к международке готовимся.
– Надо к врачу записаться, точно узнать допустимые тебе нагрузки.
Как же неловко. Отстраненный тон ранит, напоминая – сама виновата.
– Я запишусь. Ты со мной сходишь? Мне страшно.
– Конечно, – отпивает кофе и на часы смотрит. – Скажешь, когда и во сколько.
– Мамуль, я правда не хотела. Прости, – подхожу к ней, присаживаюсь на корточки рядом, коленями в пол упираюсь, голову ей на колени кладу.
Она руку мне на голову опускает, поглаживает легонько.
– Агатушка, всё хорошо. Завтра вернуться не успею. Бабушке помогу с уборкой как раз. К Дине, может быть, завтра с ночевкой поедешь? Я буду переживать, если дома одна будешь.
– Ты тёте рассказала? – Дина – старшая сестра мамы, у них пять лет разница.
– Пока нет. Мы с ней не виделись. По телефону не хочу.
Понимаю её, сама я точно не решусь.
– Я подумаю ехать или нет. Чувствую себя нормально.
Уже в дверях она снимает патчи – после моего напоминания. Прощается и уходит. А я остаюсь в прихожей стоять. На дверь смотрю. Такой измученной она выглядит редко. Бесследно не прошла моя новость. Совесть с новой силой вгрызается в меня.
В комнате забираюсь под одеяло, с головой накрываюсь. Ещё есть часик, чтоб поваляться. Раньше от всех невзгод можно было укрыться – сейчас не выходит.
Чувствую себя самой несчастной на свете… и неблагодарной. Память тут же подкидывает воспоминания о словах Стёпы, брошенные в раздражении, мол, устал перед нами оправдываться.
Кто эти «мы» понятно без объяснений. Не хочу с ней в один ряд! Хочется, чтобы он её напрочь забыл. Приезжает ко мне и напоминает о ней. Боль в области сердца нарастает с каждой минутой, в итоге по всему телу расходится.
Он хотел поговорить – спокойно не вышло. Я себя за эти полтора месяца накрутила до такой стадии, что всё кажется несущественным оправданием. Захотел бы, нашел как связаться. Или хотя бы по возвращению ко мне приехал, а не с ней дома закрылся.
Метания души неприкаянной так бы и продолжались, если бы ближе к восьми тошнить не начало резко.
Твою же мать! Мама о вот этом вот говорила? У неё токсикоз был до родов. Как она меня за восемь месяцев токсикоза не возненавидела, я не знаю.
Ровно сорок минут у меня отняли обнимашки с унитазом. Кошмар! В такси запихиваю в рот сразу несколько леденцов мятных, сижу как хомяк и пытаюсь носом дышать. Тошнота отступила, а ужас остался.
