Берия снова взглянул на него, теперь уже не лукаво, а просто весело:
– Как что? Заявление пиши… – И, видя, что собеседник все еще ничего не понимает, пояснил: – Ты ведь за коммунизм? За нашу с тобой Советскую Родину?
– Так точно!
– Словечки у тебя старорежимные, товарищ Новиков, – поморщился Берия, но тут же вернулся к предмету разговора: – Раз ты за Союз ССР – значит, коммунист, так? Большевик?
– Полагаю… Так точно, коммунист!
– А раз коммунист – значит, должен быть в партии, так?
«Вот в чем дело! – успокоился Кирилл. – Ну, в партию так в партию!» Заявление он писал под диктовку наркома, старательно выводя буквы непривычной ему перьевой ручкой. Закончил, обойдясь без клякс, поставил по указанию Берии дату – 23 января 1924 года, подпись и задумался: что делать дальше? Но Лаврентий Павлович тут же взял лист, лично промакнул его пресс-папье и передал бесшумно вошедшему порученцу. После чего повернулся к Новикову:
– Сегодня, часа в два пополудни зайдешь в партком в своем Бюро. Парторг тебе все объяснит. Вопросы?
Кирилл воспользовался случаем и представил Берии свои мысли по И-180, о возможных неприятностях при испытаниях, опасности для Чкалова и о перспективном вооружении нового истребителя. Нарком внимательно выслушал его, сделал несколько пометок, связался с куратором ВВС КА от НКВД Авсеевичем[70], который пообещал быть в Осинфбюро сегодня же, не позднее шестнадцати ноль-ноль. После чего у наркома зазуммерил телефон, и Новиков «откланялся», то есть осторожно вышел, получив разрешающий кивок.
Всю дорогу до своего Бюро он пребывал в размышлениях. Зачем понадобилось писать заявление с давно прошедшей датой, да ещё и на старой бумаге? Партстаж? А для чего? И так первый человек в партии все знает. Тогда зачем? Ответа не было.
Москва, Подольская площадь
Тем временем секретарь парторганизации Особого информационного бюро сидел в своем кабинете и с ужасом взирал на два листа бумаги, лежащие перед ним на столе. Первый лист был заявлением его начальника Новикова К. А. о вступлении в ряды РКП(б), на котором красовались рекомендации за подписями Молотова и… Сталина! А второй – запрос за подписью наркома, в котором требовалось предоставить учетную карточку на члена ВКП(б), майора государственной безопасности, орденоносца Новикова К. А. в отдел партучета наркомата внудел. И самым ужасным было то, что ни партбилета, ни учетной карточки парторг, старший лейтенант государственной безопасности Белкин, никогда в глаза не видывал! Он даже и не знал: партийный ли его начальник или нет? Как-то сразу ему очень вежливо намекнули, что с такими вопросами к руководству лезть не надо. А он всегда был понятливым.
Белкин соображал недолго. Пригладив вставшие дыбом волосы, вызвал двух членов парткома – Геллермана и Кузнецова, которые числись по наркомату вольнонаемными, и быстро провел с ними заседание в сокращенном составе. В результате заседания парткома было принято решение о вынесении коммунисту Новикову К. А. устного порицания за утрату партбилета при выполнении государственного задания особой важности, и в картотеке появилась учетная карточка с пометкой «дубликат». После того как оба члена парткома подписали протокол заседания, Белкин вызвал к себе коммуниста Кузнецову Веру и велел ей занести товарищу Новикову новый партбилет. Что она и выполнила с большим удовольствием, потому что «змея-Надька вцепилась в Кирилла точно клещ, а ведь ни кожи, ни рожи!..»
