Итак, дальше надо что-то жалостливое про матушку…
Дверь в комнату неожиданно открылась и зашёл батяня.
– Чё делаешь? – спросил он.
– Да так… – пожал я плечами.
– Зачем новую фуфайку надел? – озадаченно нахмурился он.
– Тут холодно.
– Летняя комната для того и предназначена, чтобы в ней летом находиться, а не осенью, – пояснил батяня. – Снимай фуфайку и повесь обратно в кладовку.
– Я тут стих пишу про осень и свою нелёгкую судьбу шестиклассника, – заявил я. – Надо прочувствовать, так сказать, прохладу и свежесть осеннего очарования.
Батяня округлил глаза, которые от чего-то подозрительно засверкали.
– Вот кстати завтра и прочувствуешь всю необходимую ПРОХЛАДУ и СВЕЖЕСТЬ, – загадочно сообщил он.
Это могло означать только одно – скоро в нашей семье в очередной раз начнут использовать бесплатный каторжный детский труд одного малолетнего поэта.
– Это в смысле?.. – я закрыл тетрадь и отложил ручку.
Батяня выдержал театральную паузу, а потом торжественно и очень радостно выдал:
– Снопы будем вязать!
Я обречённо стянул ушанку с головы и сжал в ладонях.
– Это как же… Какие ещё снопы?..
– Льняные, – сказал батяня. – Короче, завтра в школу не идёшь. В поле поедем работать.
В комнату зашла мама.
– Идите кушать.
– Я не хочу… – растерянно сказал я.
– Правильно! – радостно заявил батяня. – Вон дармоедов из тёпленьких мест! Кто не работает, тот не ест!
И ушёл, напевая «Нам песня и строить, и жить помогает…».
– А ты зачем новую фуфайку напялил? – тоже довольно озадаченно поинтересовалась мама, словно забыла зачем пришла.
Я же висел от батькиных новостей в мысленном вакууме, и фуфайка в этой ситуации казалась совершенно незначительной мелочью.
– Стих пишу про осень… – не думая, ответил я маме, пытаясь представить, как я, последний сельский интеллигент, поэт и художник, корячусь при вязке льняных снопов в каких-то влажных и тоскливых полях.
– Сними и повесь в кладовку, – пригрозила мама. – И бегом за стол.
– Хорошо.
Мама тоже ушла, не напевая никакой песни.
Я зачем-то снова открыл тетрадь. Но бесполезно. В таких условиях работать было невозможно. Неясные мысли окончательно рассеялись. Меня только что впутали в сомнительное мероприятие сельскохозяйственного направления, а я не смог придумать правдоподобную отмазку. Теряю хватку.
Потупив в тетрадь несколько минут, я всё-таки начал записывать:
«От звонка до звонка…
Завтра снова в тайгу…».
Мысль остановилась. Я посмотрел в окно. Продолжение не клеилось. Я пребывал в медленно нарастающем ужасе от предстоящего завтрашнего дня.
«Звонка. Чифирка…». Хм. «Звонка. Загубили Витька…». «Уж лучше в школу, чем снопы вязать…». «Звонка. У ларька…». Хм…
– Я СКАЗАЛА БЫСТРО ЗА СТОЛ! – услышал я голос мамы.
Ранним солнечным утречком меня разбудил стук ложки о глубокую тарелку. Батька завтракал борщом, обильно заедая салом. Я поднялся с койки.
– Подъём сынуля. Впереди трудовые подвиги! Садись, ешь.
Я решительно не разделял его энтузиазма. На соседней койке сладко спала младшая сестрёнка, прижав к пухлой щеке свою куклу Лапшу. Везёт же, клюшке. В школу пойдёт сегодня, в отличии от меня.
Я сел за стол.
– Не хочу, – протёр я глаза всё ещё надеясь, что мы никуда не поедем.
– Ну и зря, – хмыкнул батяня. – Погрызи хотя бы косточку.
Я скривил рожу.
– Интеллигент хренов, – хмыкнула мама. – Может тебе лобстеров подать?
– Нет, спасибо, я чайку попью.
Через пол часа, когда ещё только занималась алая заря, мы собрались и отправились на место сбора к огромному дому дяди Васи-льноводу.
