У его усадьбы уже тарахтел трактор МТЗ-80 с прицепом, в котором расположились люди. Они все чему-то радовались и вели себя до противного громко и активно. Женщины в платках смеялись, мужики курили, а бригадир стоял рядом и записывал прибывших в тетрадку. Батяня зарегистрировал нас, после чего мы забрались в прицеп и заняли свои места. Когда собрался полный комплект льноводов, трактор издал рёв, и мы дружно покатили в неизвестном направлении.
Чем хуже становилась дорога, тем быстрее гнал тракторист. Прицеп лихорадочно скакал из стороны в сторону, словно нас готовили к выходу на орбиту планеты Заветы Ильича. Женщины, дружно охали, а мужики орали:
– Коля! Не дрова везёшь!
Но дядя Коля решительно ничего не слышал, потому что врубил на полную громкость свою магнитолу:
«Как ты ворвался в мою жизнь сама не знаю,
Сама себя порой никак не понимаю.
Кружился ветром ты шальным и ненадежным,
Но разлюбить тебя теперь уж невозможно…».
Надрывались Марина Журавлёва из старых динамиков на радость дяди Коли.
Чтобы не улететь на очередной ухабине в кувейт, я вцепился руками в холодные борта прицепа и крепко подогнул ноги под лавку.
Огни родного села исчезали за горизонтом.
– Куда едем-то? – спросил кто-то.
– За Смородинку!
«За Смородинку!..», – ошалел я.
Испытания выходили на совершенно новый уровень.
До деревни Смородинка пилить семь километров через лес. А ещё эта самая Смородинка настолько давно заброшена и в ней настолько давно никто не живёт, что в ней даже руинов уже не осталось. Дремучая пустынная безлюдная глушь.
Моя тонкая поэтическая и художественная душа дрогнула.
Выпучив глаза, я посмотрел на батяню и сказал:
– Я такое не переживу.
Он положил мне свою ручищу на плечо, и, крепко прижав к себе, заявил:
– Держись, сынуля! Скоро откроется второе дыхание!
– У меня или у тракториста?..
Мы завернули на лесную дорогу.
– Эх! Ты лучше посмотри, какая свежесть и прохлада вокруг! Фактура! – радостно воскликнул батяня. – Уж небо, как говорится, осенью дышало. Уж реже солнышко блистало…
Я вжал голову в плечи и зажмурился.
«Мама, мамочка, разбуди меня, пожалуйста в школу…».
Через пол километра я начал молиться:
«Боженька, я никаких молитв не знаю, но, если ты меня слышишь, сделай что-нибудь…».
Когда мы прибыли в поле, уже стало немного посветлее. Легкий иней окутал местную природу. Вот-вот должно было показаться коварное октябрьское солнце, которое светит, но совсем не греет. Но оно не показывалось. Всё заволокло туманом. Я уже достаточно околел по пути, чтобы понять очевидное – рано или поздно я окочурюсь и это лишь вопрос времени.
Бригадир размечал границы участков каждой мини-бригаде.
– Ваши вот эти, – показал он батяне несколько валков льна. – Потом покажу следующие.
Семейный подряд начался.
Закруглёнными вилами батька собирал необходимое количество льна, а я пучком этого же льна перевязывал его в охапку и ставил. Снопы медленно, но, верно, вставали за нашими спинами.
Минут через пятнадцать я уже не чувствовал от холода пальцев рук и ощущал зверский ГОЛОД. От этого у меня в голове застрял один очень простой образ – тарелка горячего ароматного борща, а рядышком нарезанное сало с прослойками мяса, россыпью тмина, чеснока… В избе топится печь, от которой по комнатам расходится тепло. Я плотно поел и лежу в новой фуфайке под одеялом. Мне тепло и комфортно. А сестрёнка собирается в поле вязать лён.
