Лидочка умерла, а у Арины начались преждевременные роды. Павел вернувшись с кладбища сидел за столом с Василием Ивановичем, они молча пили водку.
– Горе-горькое,– хрипло проговорил Павел и слезы застелили его глаза,– Как такое пережить?
Арина лежала за перегородкой, горе холодило лицо, тело болело, душа сжалась в комочек, силы покидали ее крепкое тело. Утром Косте надо было уезжать, он, молча, постоял рядом с отцом: «Поседел, совсем стал седой», —Костя вдруг увидел отца, которого сильного вдруг скрутило горе.
– Ехать надо, езжай, – кивнул отец и отвернулся к окну, тяжело положив руки на стол. – Береги себя. Вышла Арина и обняла сына.
Утром Павел пришел с магазина, тяжело сел на лавку не раздеваясь.
– Что еще?—взволнованно спросила Арина.
– Маришку с собой взял, тайком отправили,– прохрипел Павел.
***
Василий младший горевал по Ласточке, ее забрали в колхоз. Беднота с удовольствием записывалась в колхоз «Путь к Коммунизму», зажиточные семьи отдавали коров, лошадей, и плакали ненавидя власть отнявшую их стабильную жизнь, и бедноту.
– Тунеядцев будем кормить, никчёмных выводить в люди – матерился старший Василий.
На собрании начальство назначила председателя колхоза. Василия младшего поставили старшим конюхом на Конный Двор и два бедняка в помощь. Пообещали на неделе привести лес для постройки нового Конного Двора. Старшего Василия поставили пасечником и сторожем и два бедняка в помощь. Елену выбрали в правление звеньевой.
– Ну все, начальники тепереча, по отчеству будут величать, – сказал ехидно громко Иванюхин Иван.
– Кого? Тебя? Голодранца? – взвился Василий старший, – Может научишься работать!
Василию хотелось подраться, но нельзя, он зло сплюнул и повернул к логу, за ним поспешили сын и невестка. Младший погрозил Ивану ботогом.
– Завтра в теплушке в восемь утра разнарядка, не опаздывать, вдвоем с Аниской, – обернулась Елена и строго оглядела с ног до головы Ивана.
В логу трава поднялась до колена вся в цветах, Елена собрала букет из ромашек, колокольчиков и душистой кашки. Порхали бабочки и стрекозы, взвился Чибис и закричал.
– Не лазай там, гнездо потревожишь, – проворчал свекор. Напротив на горке рядами стояли уже теперь колхозные ульи.
– Большая пасека,– усмехнулся свекор, я свои вовремя сбыхал, хоть какие-то деньги, теперь буду колхоз медом кормить.
– Продавать будут, – уверенно заметила Елена.
Марфа увидела в окно мужа с сыном и Елену, – улыбаются, значит не все так плохо, облегченно вздохнула Марфа.
– Сейчас будем обедать,– она посадила на лавку двухлетнюю Шуру и трехлетнего Мишу. Взрослые зашли в хату, над тазом с ковшом теплой воды их уже поджидала Марфа, муж подставил под струю руки. На столе дымилась в большой миске похлебка, а рядом две маленькие мисочки. Запах наваристой похлебки, дети-малыши с ложками в ожидании, когда немного остынет похлебка рассмешили взрослых.
Василий старший взглянул на уже заметный живот невестки, на сына и сказал:
– Ну что, колхозники, будем работать, нам не привыкать.
Елена переоделась за шторами, новую блузку с юбкой положила в сундук, повязала белую косынку не глядя в зеркало, молча села к столу слева от мужа. Василий свекор распахнул окно, аромат высохшего сена и спелого Белого налива ворвался в хату.
***
Василий присел на стул в коридоре, страх сковал, где-то вдалеке крик Елены и вдруг тишина .
– Папаша, поздравляю, дочь у Вас. Мать в порядке. Василий почувствовал, как страх улетучился и все его тело и душа переполнились радостью. Медсестра протянула записку:
