– Случается! – заверил Селяня, несмотря на свои пятнадцать лет, рассудительный и при этом веселый и бойкий парень. – Помнишь, Радоня, с Родоумихой случай был? – Он подтолкнул локтем одного из братьев. – Родоумиха, ты видел ее, Тур, вот такая баба!
Он обвел руками нечто округлое, раскинув их почти во всю ширь, и мужчины у костра засмеялись:
– Да уж, это чудо трудно не заметить!
– Это да – баба, обнять рук не хватит!
– Втроем надо!
– Тогда Родоум еще жив был, – продолжал Селяня. – Вот пошла она однажды белье на реку полоскать, пральником4 колотит – аж мостки трясутся. И вдруг чует – за спиной стоит кто-то. Обернулась, глядь, а там девка незнакомая, а сама красивая такая, нарядная. Девка и говорит: «Ударь меня пральником!» Родоумиха думает себе: «Зачем же я такую красоту буду бить?» И спрашивает: «Девка, ты чья? Что-то я не знаю тебя!» Та не отвечает и опять за свое: «Ударь меня пральником!» А Родоумиха опять: «Не буду, а то я как вдарю, от тебя мокрое место останется». Та еще раз попросила, а потом говорит: «Сто лет я в земле лежала, видно, еще сто лежать придется». И пропала. А то и был клад старый варяжский. Уж ее Родоум потом ругал, ругал за дурость: ударила бы, девка бы серебром рассыпалась. Вот бы они разжились – сам бы Родоум с товаром ездил. А та, дура, счастье свое проворонила.
– А еще мой стрый Волога рассказывал, – подхватил Нежата. – Он тогда молодой был, неженатый, но уже к невесте своей, тетке моей, присватался. И вот шел он раз вдоль Волхова, где сопки, и вдруг видит девку перед собой – откуда взялась, непонятно. А красивая – глаз не отвести. Он и спросить не успел, чья она такая, а она сразу и говорит: «Возьми меня замуж». Он кабы ничего, то прямо сразу взял бы. А он и задумался: да как, просватали невесту, по рукам ударили… Он и говорит: «Не могу, есть уже невеста». А девка вдруг как превратилась в котел железный, да как тот котел покатился с берега, а в нем серебро так и гремит! Покатился ─ и в Волхов бултых! Только круги пошли. Это значит, если бы он согласился ее в жены взять, то остался бы котел и все серебро ему бы было. Вот так оно…
Поляне посмеивались и покачивали головами, слушая эти предания, хорошо известные в Ладоге и ее окрестностях, на древнем Пути Серебра. А Дивляна поглядывала на Белотура – благодаря его уверенному спокойствию и ее страх прошел, и она уже смотрела на горящий в ночи неведомый огонь не более чем с любопытством. Старший киевский посол приходился ее будущему мужу двоюродным братом по матери и примерно ровесником – ему было чуть за тридцать, а самому Аскольду, по его словам, на два года меньше. В полянском племени Белотур уже несколько лет ходил в воеводах, унаследовав эту должность от отца, а тот – от деда: их род издавна славился сильными, умелыми и удачливыми воинами, любимцами Перуна. У него было продолговатое лицо с крупными чертами, широкий рот, крепкие белые зубы блестели в бороде, совсем светлой, как и волосы, и брови. Красотой он не отличался, но открытое лицо с дружелюбным выражением и мощная фигура делали его весьма приятным для взора. Общительный и приветливый, он с самого начала обращался с невестой брата по-родственному заботливо и тем внушал ей надежды на хороший прием в роду мужа. Казалось, при каждом взгляде на нее он заново радуется и поздравляет себя с тем, что раздобыл для брата такое сокровище, и эта радость в его серо-голубых глазах согревала сердце Дивляны и понемногу примиряла ее с судьбой. Окажись ее будущий родич не столь добросердечным, она себя не помнила бы от отчаяния в этом пути, навсегда уводящем ее от родного и привычного.
