Как воочию я услышала слова: «Тишина на площадке! Камера. Мотор. Съемка».
В этот момент во мне что-то произошло. Словно находясь в трансе, я откинула одеяло, которым прикрывалась до этого момента и спустила на прохладный деревянный пол босые ступни. При этом подол моей сорочки задрался до середины бедра, выставляя на всеобщее обозрение длинные, стройные ноги.
— Как вы видите, господа, ноги у меня чистые. Без рисунков, — собственный голос я не узнала, таким он был вымораживающим, но полным достоинства. — Этой длины достаточно, или мне задрать сорочку выше?
— Не нужно, — хрипло ответил кто-то рядом.
Но я даже не оглянулась. Я играла навязанную мне роль. И я, буду не я, если не получу за эту сцену «Оскар». Пусть даже и в моем воображении.
Поэтому я подняла глаза на застывшего соляным столбом принца и, смотря прямо в потемневшее глаза Высочества, медленно потянула вначале за первую, а потом за вторую завязку. Вырез у сорочки был глубоким, и она не спадала лишь потому, что держалась за счет завязок. Но стоило их развязать, как ткань сползла с левого плеча и заструилась вниз, обнажая моё тело. Правда, скромность все равно взяла верх. Когда ткань сорочки только заскользила, я положила одну руку на грудь, прикрывая её, а второй прикрыла низ.
Белая ткань сорочки, подобно пене, улеглась у моих ног, а я стояла внутри неё как «Венера» Боттичелли и по-прежнему смотрела в глаза принца.
— Достаточно, — резкий, хриплый голос выдернул меня из транса, и на мои плечи легло одеяло. — Простите, мисс, что вам пришлось пройти эту процедуру. Даю вам слово чести, Кирьяна, за пределами комнаты об этом никто не узнает.
Слова Селестина доносились до меня, как сквозь вату. Это именно он не выдержал, сдернул с кровати одеяло и укрыл меня, закутав словно в кокон, а потом поднял и усадил прямо в кровать. Сам же присел рядом.
— Кирьяна, — взволнованно позвал меня лорд Селестин. — Кира, посмотри на меня.
Посмотрела. На дне его сапфировых глаз я рассмотрела тревогу, боль и злость. Увиденному даже удивилась. Правда, отрешенно. На меня словно напало какое-то отупение, я ничего не чувствовала, и смысл слов до меня доходил с опозданием.
— На сегодня допрос прекращаем, — раздраженно процедил лорд Селестин. — Вацлав, срочно позови лекаря.
— Не… не нужно прекращать допрос, — попыталась возразить я, представив, что в следующий раз мне вновь придётся проходить через унизительные проверки.
— Нужно! — резко припечатал меня лорд Селестин. — Кира, ты в полуобморочном состоянии. Какой может быть допрос?
А мне от этой заботы захотелось расплакаться. Ранее Селестин ничего не сделал, не остановил принца, а теперь он решил позаботиться? Вовремя, ничего не скажешь.
Вспомнив про королевскую сволочь, я посмотрела на выход, туда, где так и стоял столбом принц. Его черты лица как-то заострились, а темно-синие глаза словно мерцали. Уловив мой взгляд, гадское Высочество, сглотнул, и хрипло произнес:
— Я, пожалуй, пойду. Без меня тут заканчивайте. — На этом он развернулся и пулей вылетел из палаты.
Зато ко мне прибежал вызванный секретарём целитель, мистер Трэвис. Он вмиг запричитал, что мне нельзя так перенапрягаться, что я еще не восстановилась до конца. Всё это я слушала краем уха, потому что моё сознание медленно уплывало в такую уже знакомую темноту.
17. ГЛАВА 13
Дамирэш Кьен аль Драгон, кронпринц Артании
Кьен стрелой выскочил из больничной палаты. И, не обращая внимания на окружающих, зашагал по коридору прочь на выход. Он увидел краем глаза, как к нему было бросилась какая-то смутно знакомая девица, но он отмахнулся от неё как от назойливой мухи. Кьен был не в том состоянии, чтобы с кем-либо разговаривать, улыбаться или быть милым.
