Военные годы, работа в группе Шелестова закалили разум, научили быть внимательным и хладнокровным. Но даже здесь, в этом осеннем рае, мысли о войне не отпускали. Тонкая грань между жизнью и смертью, которая ощущается в каждом шорохе, в каждом движении ветра, заставляет задумываться о смысле всего происходящего. Враги вокруг меня – они тоже люди, такие же как и мы, и, может быть, у них тоже есть семьи, которые ждут их возвращения. Эта бесконечная цепь насилия и ненависти, кажется, никогда не оборвется. В голове звучали слова, которые когда-то он вычитал, изучая военную историю. Кажется, кто-то из древних мудро сформулировал: «Если хочешь мира – готовься к войне»[1]. Но неужели это единственный выход? Неужели нельзя найти способ жить в мире, не используя силу? И чем больше Сосновский погружался в эти мысли, тем яснее понимал, что не может быть мира без справедливости. Война выжигает все человеческое, оставляя после себя лишь пустоту и разочарование.
В это суровое время особенно важен внутренний стержень, осознание, ради чего мы сражаемся. Мы не просто защищаем нашу землю, мы защищаем сам огромный идеал мира и свободы, ради которых стоит жить и бороться. Именно поэтому верится, что наши усилия не напрасны, что мир возможен и он обязательно придет. Лишь надо выдержать, пройти через все испытания, не забывая свои корни и идеалы, истинные ценности своего народа.
Не время, совсем не время сейчас думать о таких вещах. Сосновский отогнал воспоминания, внутренне собрался и снова превратился в холодного заносчивого немецкого офицера. Он вошел в прохладный вестибюль госпиталя и почти сразу столкнулся с миловидной грустной женщиной лет сорока в белом халате, которая за столиком у окна перебирала какие-то документы или карточки. В холле никого, а значит, можно попробовать пообщаться с этой медсестрой.
– Добрый день, фрау. – Сосновский улыбнулся обворожительной улыбкой мужчины, который привык добиваться своего. – Вы прекрасно выглядите. И это царство скорби и боли нисколько вас не портит, а даже создает ореол нимфы, вознесшейся над горестной обыденностью!
– О, господин офицер, вы так красиво говорите, – смутилась женщина. – Право, я не достойна таких возвышенных слов. Я просто медицинская сестра и делаю свое скромное и незаметное дело.
– Как вас зовут, милая? – осведомился Сосновский, поедая нежным взглядом женщину.
– Марта, господин офицер.
– Фрау Марта, вы несправедливы к себе! Вы делаете важное дело, очень нужное. Его никто, кроме вас, сделать не сможет с вашей добротой, с вашим состраданием, умением утешить и принять в себя чужую боль. Ведь сколько людей здесь ждут вашего внимания, вашего доброго слова, вашего взгляда. Скажите, в вашем госпитале лежит мой друг, инженер, который попал сюда, выпрыгнув на парашюте из самолета?
– О да, господин майор, герр Штернберг лежит у нас с переломом руки и многочисленными ушибами. Но к нему запрещено пускать посетителей. Таково указание главного врача госпиталя.
– Милейшая Марта, – голос Сосновского стал похож на мурлыкание мартовского кота, – неужели вы не сделаете исключения для лучшего друга господина инженера. Я просто передам ему фрукты, сигареты и привет из дома.
– Как, но ведь господин инженер не курит и не переносит табачного дыма!
– Конечно, мне ли этого не знать! – Сосновский как будто обрадовался тому, что Марта знает о таких мелочах. – Это не для него сигареты, а для других офицеров, что лежат рядом, чтобы согреть их дружеским словом и сигаретой. Это только подарок.
