Нет! Хотела уже распахнуть глаза и прекратить это, но Зверь остановил меня.
«Досмотрим», — тихо, но настойчиво попросил он, и я сдержалась.
Картинка снова сменилась. И я тут же пожалела, что не послушалась своего собственного внутреннего голоса.
Увидела Диму Мартынова, на ярком солнце его веснушки снова бросались в глаза. Я была в теплой одежде. Лежала… на снегу? Но ясно я видела другое: он обнимал меня, его губы приближались в моим…
Вспышка, изображение стало осыпаться, как будто кто-то ударил молотком по цветному стеклу.
Ахнула, открыла глаза и тут же отдернула руку. Мои ладони вспотели, тело била крупная дрожь.
— Что это было? — потребовала я.
Это не могло быть правдой, это все какой-то бред, калейдоскоп с участием знакомых героев, но действие совсем нереалистично. Я никогда не лягу в постель к Андрею, не подпущу к себе Мартынова, Кирилл никогда не посмотрит на меня с таким обожанием, как в этом видении. Это все неправда!
Золотаревский внимательно изучал выражение моего лица.
— Я знаю лишь то, что вижу, — спокойно сказал он. Во всяком случае, осуждения в его глазах я не заметила.
Я все еще дрожала. Мне совсем не нравилось то, что увидела, и я не могла найти этому объяснений.
— Нет, так не пойдет! — Я была на грани истерики. — Вы должны сказать, что это? Это будущее? Это вероятность? Что это?!
— Это будущее, — разбил он все мои надежды. — Видения были очень яркие. Когда картинка размыта, значит, это всего лишь возможность, когда такая — это данность.
— Чушь собачья! — Я сорвалась с места и заходила по комнате. — Я и Андрей — это бред!
Снова захотелось крушить мебель, вот и пошел прахом весь мой самоконтроль. Мне было очень обидно, что Владимир Петрович мог допустить, что я способна на нечто подобное… Как ни крути, это полная ерунда, если Кирилл мог так тепло на меня смотреть, если он целовал меня, как я могла прыгнуть в объятия Андрея и, тем более, Мартынова, который у меня уж точно не ассоциировался с постелью? Может, меня околдуют, опоят? Может, я не буду отдавать себе отчет?
— Изольда, — мягко сказал Золотаревский, встал и медленно подошел ко мне, обнял сзади за плечи. — Ты просила меня показать тебе то, что я видел, и я показал. Не заставляй меня сожалеть об этом.
— Простите, — пробормотала я, смотря в пол.
— Ты должна меня тоже понять. Вы все мне как дети, но Кир… Я очень его люблю и переживаю за него. Ты видела его когда-нибудь таким счастливым, как в том видении?
Я шмыгнула носом.
— Я знаю его всего ничего.
— А я знаю его почти всю его жизнь. И могу с уверенностью сказать, что нет, не видел. Не знаю, что ты сделаешь и что заставит его быть счастливым, но прошу тебя как его отец: не сделай ему больно.
Я резко повернулась и вскинула на него глаза. Мое сердце громко стучало.
— Никогда.
Зототаревский же только покачал головой.
— Вы меня осуждаете? — зачем-то спросила я, хотя и видела в его глазах лишь доброту.
— Я уже достаточно стар и опытен, чтобы не осуждать никого, и особенно за то, чего еще не произошло. Поверь мне, видения — это лишь вспышки, кусочки, вырванные из контекста. Мы не знаем, что было до того мгновения, которое было показано нам волей судьбы, и что последует после. Поэтому я прошу лишь об одном: не сделай ему больно.
Я не знала, что сказать. Мне очень хотелось, чтобы первые два видения сбылись. А остальные хотела бы никогда не видеть. И пусть Владимир Петрович и говорил, что яркие видения всегда сбываются, я ему не верила. Я знала себя и знала, на что способна, а на что нет. А еще я уже достаточно хорошо знала Зверя и была уверена, что он без спросу не захватит мое тело.
