Я мою деревню – чувствую! Это значит – люблю.
А люблю для поэта значит – воспою.
Даже если сейчас петь надлежит о другом.
О другом… о другом…
Стихи – это не жизнь… это просто стихи…
А может быть, стихи – самая великая, самая огненная жизнь? И нет в мире ничего сильнее, мощнее, страшнее, безумнее, величавее этого огня?
Гори, душа. Сгорай. Пламя – это чувство. Чувствуй стихию. Стихия, твои стихи.
Их можно арестовать, как человека. Поджечь, сжечь, как овин сжигают в полыханье вражьего набега, как в дыму восстания красного петуха пускают в барский дом. Сжечь, как во срубе сожгли во времена Раскола опального протопопа Аввакума! Их можно даже пытать! Извращать, корежить, хохотать и глумиться над ними, отдавать на растерзание ненавистникам! А стихи всё живы. Они – светят своим светом! Не отраженным! Не брошенным в тюрьму! Не заемным! Не затменным!
Если тебя схватят, руки свяжут тебе, бросят за решетку и будут пытать, будут пытаться вбить в тебя твое близкое самоубийство, сделать так, чтобы ты сам себя унизил и растоптал, – не дрейфь. Не сдавайся. Не плачь! Не моли о пощаде! Ты, крестьянский сын, лучше многих городских сусликов знаешь: пощады нет. А есть только война!
Последняя война: твоей души с застенком.
Время тоже можно заключить в застенок. Лишить воздуха и свободы.
А как быть, если на одном конце коромысла – свобода, а на другом – тюрьма?
На одном плече – крылья синего неба и охапки полевых цветов твоего праздничного, сияющего грядущего, а на другом – брюхатая жена повисла, плачет, цепляется руками за тебя, уходящего навсегда, и лицо ее в крови, били, что ли, а может, ногтями, в отчаянии, вечный Ярославнин лик свой расцарапала… и поет, как плачет, и плачет, как поет… всегда песня, везде песня…
Боже! Можно ли нынче, сейчас, воззвать к Тебе!
Не спи… вставай, кудрявая…
…вставай, моя кудрявая, весёлая жизнь. Ночь пройдёт. Чёрный дождь утихнет. Мои стихи будут повторять мои счастливые дети, внуки и правнуки. Да! Будут! Потому что они будут свободны. Время – их – обнимет. И белыми голубями выпустит из клети на волю.
…а может, меня и знать-то никто не будет в будущем. Может, забудут меня.
Время, не смейся! Хочешь, я посмеюсь над тобой? Сам улыбнусь тебе?
Время, унеси меня прочь от самого себя, мой вороной конь! Я не зарежу тебя, как своего родимого коня тот мужик зарезал. Ты мой вечный конь. Бессмертный. Унеси меня туда, где я никогда не умру.
Я вынесу эту боль. Вынесу… выдержу. Я сильный. Слышите! Я!.. сильный…
Айда, голубарь,
пошевеливай, трогай,
Бродяга, – мой конь вороной!
Все люди —
как люди,
поедут дорогой,
А мы пронесем стороной.
Чтобы мать не любить
и красавицу тоже,
Мы, нашу судьбу не кляня,
Себя понесём,
словно нету дороже
На свете меня и коня.
Зелёные звёзды,
любимое небо!
Озёра, леса, хутора!
Не я ли у вас
будто был и не был
Вчера и позавчера.
Не я ли прошел —
не берег, не лелеял?
Не я ли махнул рукой
На то, что зари не нашёл алее?
На то, что девчат не нашёл милее?
И волости – вот такой —
А нынче почудилось:
конь, бездорожье,
Бревенчатый дом на реку, —
И нет ничего,
и не сыщешь дороже
Такому, как я, – дураку…
…не бояться. Ничего не просить.
Только верить.
Только любить.
Идти сквозь чёрный дождь.
Идти. Только идти вперёд.
