…А мы с Татьяной Ивановной, всё также молча, прошли мимо какого-то ресторана, рекламного щита кружевного нижнего белья и остановились у особнячка. Она сказала, что прежде, чем войти, нужно нажать специальную кнопку.
Потом я долго называла московский штаб «страной чудес», хотя там мне не понравилось. В московском отделении нашей партии было подчёркнуто аскетично: светлые крашеные стены, в холле – чёрный скользкий дерматиновый диван, куда вмещались три человека. А ещё стулья или кресла, журнальный столик с растрёпанными партийными газетами.
И потянулось томительное ожидание. Я была сильно простужена, чувствовала себя плохо. Татьяна Ивановна болтала с тётками-координаторами из других городов, Надей из Ногинска и Ниной Ивановной откуда-то ещё. Они мне ужасно не понравились, и я думала: как же мне повезло, что у нас работает Захарова, а не они!
Приехал и тот дед с испорченной гортанью, который не допустил меня на работу во Фрязино. Уж не рак ли у него?
Татьяна Ивановна то исчезала, то появлялась. Рядом со мной чего-то ждала девушка лет двадцати двух,– в шляпе и кожаном пальто цвета слоновой кости. И я почувствовала себя рядом с нею такой торфушкой в своих нелепых брюках и фиолетово-голубом плаще с жёлтыми шнурками-завязками. Нет, он был неплохой, но не такой, как это пальто. Но я подумала: ничего, скоро куплю себе точно такое же.
Но вот, наконец-то, нас пригласили. Татьяна Ивановна сказала мне, что бывало и такое, что она ждала весь день, а её так и не принимал нужный человек. И чем же они все так заняты?
Мы вошли в точно такой же подчёркнуто аскетичный кабинет, где был очень неприятный внешне, но очень приятный в общении мужчина из Пушкино, Евгений Валерьевич: чернявый и гибкий, как гуттаперчевый мальчик. Татьяна Ивановна представила меня, как соискателя.
–Евгений Валерьевич, это – Алла.
–Алла тоже из Щёлкова? – тепло спросил он.
–Да. Она живёт рядом с моим штабом.
–Сколько ей до Москвы?
–Час. А на метро– минут пятнадцать.
–Знаете, сейчас же у нас выборы, и всё решает Компотов. На работе, возможно, придётся задерживаться до восьми-девяти вечера. И если Компотов велит брать на работу только из Москвы, то я уже ничем не смогу помочь,– развёл он руками.
Так мы и уехали не солоно хлебавши. Но Татьяне Ивановне вскоре обещали сообщить о своём решении.
Было уже полчетвёртого. Я вслух переживала, успеем ли мы вернуться до шести.
–Ничего, скажешь матери, что со мною была, разносила газеты.
–Так она убьёт меня за то, что бесплатно.
На Ярославском вокзале бабки торговали с рук водкой.
–Не отравишь? – весело спросил какой-то мужик.
–Да ты что!
Татьяна Ивановна сказала:
–Сейчас пойду куплю тебе билет.
Принесла мне его из пригородных касс и по-матерински сказала:
–Убери его в тот кармашек,– на задней стенке маминой сумки была молния.
Пригородные билеты тогда были похожи на игральные карты, с сетчатой зелёной «рубашкой». А во времена моего детства продавались ещё и жёлтые.
Мы с Татьяной Ивановной подчёркнуто медленно ползли по вокзалу. Турникетов тогда ещё не было, железная дорога не превратилась в тюремную зону. Одна из электричек ушла. Я хотела спросить, что же её мы пропустили, но решила, что Татьяне Ивановне знать лучше.
Мы сели. В вагон вошёл молодой парень и важно сказал:
–Всем любителям азартных игр предлагаются пластиковые карты. Не мнутся, не портятся под дождём. Цена одной пачки – десять тысяч рублей. У меня есть открытая – можно посмотреть.
