–Мороженое, – доверчиво как-то, шурша пакетами, предложил мужчина с бородой и очень красным лицом, но никто не обратил на него внимания.
А так больше ничего интересного не помню. Татьяна Ивановна опять всю дорогу молчала, билетов, как и утром, не проверяли. Мы так же молча дошли до моего дома, и она пообещала:
–А насчёт работы я к тебе зайду или записку в ящик положу. Надо мне вчера было всё просчитать; и как же я забыла про выборы?
Летом она уже положила мне записку: «Алла, зайди завтра в штаб, принеси две фотокарточки 3х4.
А мы выписывали две газеты, «Московский комсомолец», и местную. Домофоны и кодовые замки тогда были только в Москве, а наша подъездная дверь– грязная, раздолбанная. Газеты воровали, замки ломали. У нас как-то оторвали почтовый ящик и бросили в подъезде.
С замком у нас был целый ритуал. Утром отчим его вешал, я днём снимала. Ключ от него был только один, я его у мамы еле выпросила.
И вот в июне мама пришла бледная, перекошенная от злобы и закричала:
–Что это за письма тебе пишут?! Пошутили, и хватит! Да ты знаешь, что я этой бумажкой вообще могла …, а я её тебе принесла!
И, представьте себе, мне от её криков впервые в жизни стало плохо, как кисейной барышне! У меня началась рвота, вторая, третья. А на следующий день мне надо было сдавать экзамен по биологии.
Я еле встала, еле дошла, но оказалось, что перепутала дни. И я пошла в гости к Вике, лежала на диване, а она меня мучила музыкой группы «Мумми-Тролль».
А потом мы пошли в фотоателье, фотографии стоили семь тысяч рублей. Срочно – в два раза дороже.
–В партию будешь вступать? – спросил меня Виктор Борисович, когда я получила фотографии.
–Буду, только мне мама не разрешает.
–А какие проблемы? Ты же не к Баркашову в РНЕ вступаешь и не в ВКП(б) в 1917 году.
Странно, что мама не вообразила себе тогда, что меня ещё в школе берут на работу,– для этого тоже нужны фотографии.
…Мы приехали в 17.25, я пришла домой в шесть. Меня не ругали, только бабушка заголосила:
–И где человек бывает? Затащат в подъезд пятнадцать человек…
Я забыла сказать, что бабушка устроилась в это самое домоуправление дворником, чтобы подержать для мамы место. Кажется, график уборки там был свободным, а не с шести часов утра. Они втроём, мама, бабушка и отчим ходили мести листья, но даже в такой «бригаде» мама сильно выматывалась.
В эту ночь я очень плохо спала, ворочалась. У меня поднялась температура 38 и 6. Голову объяло жаром, а затем озноб, упадок сил. Для меня этот вояж в Москву был таким потрясением, будто я на часок слетала в Канаду. До того убога была моя жизнь, что я радовалась такой ерунде! Потом я называла это путешествие «днём Исхода», по-библейски.
В пятницу с утра шёл снег, температура спала, но я целый день выплёвывала слизь. Мама купила мне индийские ментоловые леденцы, а потом попрекала их дороговизной. Вечером приезжала с Бахчиванджи её подруга Татьяна Старчикова, с которой они вместе работали, приходила родственница Анна Васильевна. А я слушала «Балладу о брошенном корабле» Владимира Высоцкого, и ощущала себя этим самым кораблём: ведь со мною не хотели дружить мои товарищи по партии, молодые и интересные,– из автопробега.
В субботу снова было собрание вкладчиков. Места мне не хватило, я стояла. Клан Захаровых был озадачен, как им продвигать в народ их общественную организацию.
–В газету надо написать…– испуганно предложила какая-то древняя бабка.
