Но Николаю было совсем не жалко этого плагиата, не огорчал он его. Напротив, он даже радовался, что сказанное его отцом слово получило продолжение… «Казак ничего не должен бояться…»
И в эти минуты подумал Николай о том, насколько близка ему культура истинного самурая. Смелость и выдержка были присущи ему с раннего детства, когда он смело, ни о чем не задумываясь и не опасаясь сурового наказания от горячего отца и властолюбивой матери, сознавался им в том, что вымарал дерьмом штаны, а, секомый розгами, только улыбался да хихикал. И пусть тогда многие признавали его ненормальным ребенком – сейчас он твердо уверился в том, о чем думал много лет – в действительности его поведение было проявлением высшей мужественности и силы.
– Колян! Ты где там? – раздавшийся голос механика Папанова прервал ход мыслей Николая.
«Вот же недостойный гайдзин!» – подумал он. Или так: «Вот же мудак, соленые яйца!» (Форма, повторим, неважна главное содержание).
– Чего тебе?
– Выходи, тебя срочно Степаныч зовет…
– Чего ему надо? – разговор собеседники вели через дверь нужника; Николай не спешил приступать к своей работе, предпочитая как можно больше времени проводить за отвлеченными занятиями.
– У него поршневая полетела.
Поначалу Николай хотел было монкировать своей работой, которой, судя по описанию технической неисправности, предстояло немало, но потом решил, что безделье и наплевательское отношение к работе не красит истинного самурая, и решил покинуть свое убежище.
Окинув опытным взглядом механизатора мотор комбайна, Николай изрек:
– Она из-за ремня полетела. Ремень новый надо.
– А где ж я тебе его возьму?
– А я откуда знаю? Я тебе что, завсклад?
– Да ладно, Колян, может хомут?..
– Нет, говорю тебе. Хомут вылетит, опять сюда приползешь, я виноват буду. Мне крайним быть не с руки. Иди ищи новый ремень, я переставлю.
– Ремень я и без тебя переставлю.
– Ну а чего тогда приперся? Чего отвлекаешь от работы? – Николай потряс в руке книгой Мисимы, с которой не расставался уже третий день.
– Пошел ты, – плюнул под ноги Степаныч и ушел. Вернулся через пару минут в компании бригадира.
– Орлов! – панибратски начал тот.
– Чего тебе?
– Ты чего ему хомут не поставишь?
– Пускай сам ставит, стукач вшивый. Мне потом крайним быть не надо.
– Ты как базаришь?
– А как с вами, со стукачами, базарить?
Замолчал бригадир.
Свидетели разговора – шофера и механизаторы – все вмиг приняли сторону Николая. Водитель комбайна Плешивцев предлагал ему отступить от трудовой дисциплины – вместо починки неисправности сделать вид починки, попытаться обмануть машину в надежде проехать лишний круг и свалить побольше пшеницы, перевыполнив плановую норму. Не думая при этом, что машина откажется работать или перенесет новую поломку. И тогда придется вовсе снять ее с пробега, а дневная норма не только с профицитом – а и вообще не будет выполнена. Николай же подумал об этом и начал отстаивать свою правоту известными ему способами.
– Да ты чего?! Уборка идет, страда! Я тебя за саботаж сейчас… Уволю…
– Не ты принимал – не тебе увольнять. Айда к председателю, пускай он разбирается…
Ропот поднялся в народе. Бригадир почуял, что все может закончиться для него печально, и, отведя Степаныча в сторону и что-то ему нашептав, покинул поле сражения. Плешивцев вернулся к товарищам не солоно хлебавши.
– Нажаловался? – улыбаясь, спросил Николай. – Доволен? Вот теперь сам что хочешь, то и делай. Айда, мужики.
