Однажды Мисима прибирался дома. Обычно Нина заставляла Николая делать это по сутрам в субботу – и тому было оправдание. Вечер пятницы всегда становился для нее словно бы выколотой точкой, а виноват в этом однозначно был ее супруг, и потому субботняя уборка была для нее чем-то вроде пусть не отмщения нерадивому мужу, но средства восстановления социальной справедливости. Да и потом она позволяла как бы начисто закончить дело пятничного вечера, когда она убиралась словно бы «на черновик».
В эту же субботу все было как минимум необычно – Николай вернулся домой, по вновь введенной традиции, рано, трезвый, приласкал жену как следует, а утром по инерции потянулся к пылесосу. Она, все так же, по инерции, давала ему команды приказным тоном и требовала ответственнее относиться к этому малопочетному занятию, а он наяривал ковер, хотя мысли его уже начали приобретать крамольный оттенок.
«И чего это она покрикивает на меня? Раньше я хотя бы вину свою замаливал, а сейчас чего?.. Ладно, закончу пылесосить, задам ей пару вопросов в лоб, не бросать же на середине комнаты…»
Так и случилось. Отложив трубку пылесоса в сторону, Николай посмотрел на жену.
– И что это было?
– А что?
– А чего это у нас сегодня я ишачу? Я ж вроде вчера не накосячил.
«Лучшая защита – нападение», – подсказала женщине природная смекалка.
– Ты мне поговори еще! Сколько я слез из-за тебя, оглоеда, пролила? Сколько нервов мне вытрепал? А обещал чего, горы золотые? Зачем замуж звал?
Тут по традиции следовало бы заплакать, что Нина с успехом и сделала, закрыв лицо руками и убежав в соседнюю комнату – чтобы он уж точно не видел, что она всего лишь симулирует сердечное расстройство.
Не понравилась Николаю такая реакция – он смачно плюнул себе под ноги и вышел из дому.
На улице он перевел дыхание, послушал вопли соседского петуха и, недолго думая, отправился к своему товарищу – Алексею Михайловичу Пузикову, пожилому сварливому пенсионеру, работавшему все в том же колхозе бригадиром шоферов.
– Михалыч, ты дома? – подойдя к плетню, окрикнул Колян.
– Дома, в гараже, айда подсоби.
Тот лихо перемахнул через забор и секунду спустя уже лежал вместе с Пузиковым под его стареньким УАЗиком, то и дело нуждавшимся в капитальном ремонте.
– И когда ты это барахло на свалку свезешь?
– Не учи ученого. На нем еще мои внуки ездить будут.
– Дерьмо из-под себя кушаешь.
– Не умничай. Затяни лучше хомут.
– Делаю.
– Смотри, вишь тросик соскочил?
– Ага.
– Как его натянут-то правильно? Я чет хрен его знает…
– Вот на эту фуевину…
– Думаешь? А-ну, давай вместе попробуем…
– Взяли!
Через несколько минут товарищи уже отмечали удачную починку двигателя разливаемым из трехлитровки самогоном и солеными огурцами прямо здесь, в гараже, вдали от взыскательных и требовательных глаз жены Михалыча.
– Так, значит, говоришь, добра не понимает?
– Вообще никак.
– А баба, она скотина такая… Никогда доброго отношения к себе не оценивает. Только слой с ней можно. Не зря в народе говорят, «бей бабу молотом – будет баба золотом!»
– Это точно.
– Э, я много таких пословиц знаю. Вот слушай… Да наливай пока… «Бей бабу обухом, припади да понюхай – дышит? – морочит, еще хочет»… «На бабу да на скотину суда нет», «Чем бабу бьешь сильней, тем щи вкусней»…
– А я это… Тоже знаю… Батя у меня покойничек говорил, «жене дважды радуются: когда в дом ведут да когда в могилу несут».
Приятели рассмеялись и обмыли свои познания в области русского фольклора граненым стаканом самогонки, самостоятельно приготавливаемой Михалычем на протяжении многих десятков лет. После возлияния Николая традиционно накрыла волна рассудительности и здравого смысла.
