- А, Лизок, - этот голос заставил вздрогнуть и ухватиться за зонтик.
Зонтики, к слову, всем выдали вместе с нарядами, и если те хоть как-то отличались, то зонтики были совершенно одинаковыми – изящными, кружевными и до жути неудобными.
- Страдаешь? – осведомился Освирцев, перебираясь через низенький кустик лапчатки. И ведь едва не поломал, медведь этакий. А главное, чего ему тут понадобилось.
- Нет.
- А говорят, страдаешь.
- Кто говорит, плюнь ему в рожу, - посоветовала Лизавета и зонтик сложила, взвесила в руке, приноравливаясь. А что, слабой женщине и зонт оружие. Не то, чтобы она ожидала от Гришки какой пакости… хотя… вон, глазки поблескивают, щеки разрумянились и разит от него… как в таком виде Освирцева вовсе пустили? – Что ты здесь делаешь?
- Конкурс освещаю, - он отряхнул брюки, пиджачишко однобортный поправил. Шейный платок с крупною булавкой тронул. – Слыхала, что на балу победительницу и объявят?
- Нет.
- А еще цесаревич наш, дурачок блаженный, ей руку и сердце поднесет.
- На блюде?
- На каком блюде? – моргнул Гришка недоуменно.
- На серебряном, мыслю. Или на золотом. На медном как-то цесаревичу невместно сердце носить.
- Все-то ты шутишь, все-то скалишься, - он сделал шажок, а Лизавета зонт подняла, упреждая. И захихикал. - Шутница ты, Лизавета… правда, мужчины на таких не женятся. Жена должна быть спокойною, тихой, незлобливой…
- Кому должна?
Вот что-то разговор этот совсем не клеился, и Лизавета поглядела по сторонам. Пусто. Ишь ты, загулялась она. А ведь почти все красавицы в парке остались. Правда, парк дворцовый таков, что в нем целый эскадрон красавиц растворится без остатку.
- Скажи, - Гришка облизнул мясистые губы. – А верно ли бают, что ты, Лизавета, покровителя нашла…
- Какого?
- Так откуда я знаю. Тайного. Иначе б ты в жизни до финалу не добралась бы. Небось, девиц куда как посимпатичней отослали, а ты держишься… так как оно?
- Отлично, - Лизавета взялась за зонт обеими руками. Так оно сподручней, если бить придется. Зонта, конечно, жаль, но себя куда как жальче. А этот ирод знай, скалится и подступает, к воде тесня.
Рыбины в пруду засуетились.
- А если я тебе скажу, что скоро твой покровитель без головы останется?
Пьян.
И не только пьян. Вон, лицо бледное, а глаза темные, зрачки расползлись и, кажется, Гришка плохо понимает, где он и что творит.
- Это почему же?
- А потому, что затевается… интересное… я чую, Лизок…
Он руку выкинул, норовя Лизавету ухватить, но ныне, нетрезвый и не в своем уме пребывающий, был медлителен и неуклюж. Она с легкостью ускользнула и уже сама зашла за спину, ткнула зонтом.
- Чего творишь! – взвизгнул Гришка, едва на ногах удержавшись.
- Так что затевается-то? – Лизавета перевела разговор на другую тему.
- Ш-шалишь… затевается… откудова мне знать? Только Соломончик давече из городу отбыл вместе с семейством… приболел он… ага, как же… иродово племя… они, что крысы, при малейшем волнении готовы сбежать. Ничего, пусть бегут… газетенка его никчемушная скоро с молотка пойдет… будет знать, как людям правильным перечить… а ты иди сюда, потаскуха!
Он прыгнул, но Лизавета вновь увернулась и, оказавшись вдруг за спиной Освирцева, от души огрела его зонтом. А тот к радости немалой, оказался крепким, столкновение выдержал и, более того, даже не хрустнул. В отличие от Гришки, который аккурат хрустнул и, покачнувшись, растянулся на пыльной траве.
