Мне повезло, и я под управлением отца однажды случайно, в двенадцать лет, раз и навсегда вылечился от избыточного адреналина. А было, к утке подползаю – трясет, в белку целюсь – руки ходуном, азарт захлестывает. Тут же отец еще с осени нашел берлогу, судя по следам, с крупным медведем и пообещал взять меня с собой. Я ждал, считал дни, но пришла зима, а добывать его было не с кем, ибо не так-то просто найти опытных медвежатников среди односельчан, а у других штатных охотников капканный сезон в разгаре, некогда. Тут самое главное не отстрелять даже, а вытащить битого зверя из берлоги, загрузить в сани и привезти. В войну отцу женщины помогали, но в мирное время на это дело их уже не брали. Желающие сходить на берлогу, конечно, были – среди знакомых и родственников, но отец всячески от них увиливал. А я из школы одни пятерки приносил и ныл чуть ли не каждый день, мол, возьмем берлогу вдвоем – батя лишь ухмылялся.
И вот наконец пообещал, что сразу после Нового года, на каникулах, пойдем, и созвал желающих – дядю моего, Семена, дядю Колю Косачева и еще одного молодого, здорового и веселого мужика по прозвищу Буря. Он мне сразу понравился, поскольку узнал, что я уже покуриваю, и дал мне пачку сигарет «Южных», которые у нас из-за их малого размера называли «швырок». Берлога была на Митюшкине, где мы раньше жили, в высокой кедровой гриве посередине огромного голубичного болота. Рано утром первого января мы взяли ружья, патронташи, мороженых пельменей, мужики, разумеется, водочки, а батя зачем-то прихватил гармошку, дескать, праздник, погуляем. Люди тогда весело жили и даже работу превращали в праздник. И вот запрягли лошадь, сели в сани, завернулись в тулупы и поехали.
А накануне метель была, санную дорогу перемело, и мы тащились до Митюшкина целый день и больше прошли пешком по убродному снегу – кобыле давали роздых и грелись заодно. В деревне оставался один багаевский дом, который батя использовал как охотничью заимку, в него под вечер мы и вселились да затопили сразу две печи – русскую и буржуйку. Ну и за стол, пельменей наварили, водочку разлили, и начался, как обычно, охотничий треп про медведей – кто да как стрелял, да как убегал, да как с одним ножиком в атаку на косматого ходил. А богатырь Буря поведал, как однажды на лесоповале он трактором на берлогу наехал, а оттуда вылез медведь и на него! Но Буря не растерялся, схватил чекер, размахнулся и убил медведя – крюком по голове. Я замирал от страха и верил, но отец почему-то ухмылялся и все больше про Митюшкино рассказывал. Эта деревня и впрямь считалась углом медвежьим: когда там один дядя Митя Багаев остался жить, звери у него овец подрали, и однажды зимой объявился шатун, который корову задавил и чуть в избу не ворвался. Дядя Митя одного зверюгу у себя в огороде, на пасеке, застрелил прямо из окна.
В общем, изрядно друг друга попугали, пожгли керосину часов до десяти, пока ели да чаи гоняли, а поскольку мужики притомились от дороги, мороза и выпивки, то улеглись спать. А отцу никак неймется, ему погулять хочется, поиграть на гармошке – праздник же! Но сморенные охотники храпят, если же кто встанет, то хлопнет рюмку, выскочит на улицу по малой нужде (чаю выпито было!) и опять на бок. Я же не сплю – завтра на берлогу! – лежу на печи, мечтаю и тут гляжу, батя снял все патронташи с гвоздей и спрятал себе в мешок, а сам сел на лавку и наяривает на гармошке плясовую да ногами притопывает. Потом смотрю, встал Буря и сразу на улицу – приспичило. Отец же дверь за ним закрючил и как заорет:
