Охотник на хищников (расширенная версия) - страница 2



Год. Двенадцать месяцев. Триста шестьдесят пять дней. Я автоматически начал считать в уме, будто цифры могли как-то изменить реальность. В двадцать три года мне оставалось жить меньше, чем я потратил на изучение психологии серийных убийц.

– Болезнь будет прогрессировать, – продолжал доктор, и его голос звучал откуда-то издалека. – Сначала усилится слабость в руках и ногах, затем начнутся проблемы с речью, глотанием. В конце концов…

Он не договорил. Но мне и не нужно было слышать подробности – я и так знал. БАС – это медленная, мучительная смерть, когда сознание остаётся ясным до самого конца, а тело постепенно превращается в тюрьму. Стивен Хокинг прожил с этим диагнозом десятилетия, но он был исключением. Обычно всё заканчивается гораздо быстрее и печальнее.

Я вышел из больницы словно в тумане. Осенний московский воздух казался особенно свежим и острым – может быть, потому что я впервые по-настоящему осознал его ценность. Каждый вдох был драгоценным. Каждый шаг – подарком, которого у меня оставалось не так много.

Дома я никому ничего не сказал. Мать суетилась на кухне, готовя ужин, отец смотрел новости. Обычный вечер в обычной семье, которая ещё не знала, что один из её членов уже мёртв. Просто ещё дышит.

Я заперся в своей комнате и сел за компьютер. Пальцы дрожали – то ли от болезни, то ли от нервов – когда я набирал в поисковике знакомые теперь буквы: «БАС». Сайты открывались один за другим, рассказывая мне то, что я уже знал. Статистика. Симптомы. Стадии. Лечение (которого, по сути, не существовало).

На одном из форумов я наткнулся на пост мужчины средних лет:

«Мне поставили диагноз три года назад. Врачи обещали год, максимум полтора. А я всё ещё здесь. Всё ещё борюсь. Да, стало тяжелее ходить, руки слабеют – но я не сдаюсь. Каждый день – это маленькая победа. Не верьте в приговоры, ребята. Боритесь.»

Я прочитал этот пост раз десять, цепляясь за каждое слово надежды. Но глубоко внутри знал – мой случай другой. Симптомы нарастали с пугающей скоростью. То, что у других развивалось месяцами, у меня происходило за недели.

Ещё месяц назад я мог поднять штангу. Сейчас с трудом открывал банку с газировкой. Ещё месяц назад – пробежать километр. Сейчас подъем на второй этаж оставлял меня без дыхания.

В последующие дни я превратился в тень самого себя. Не физически – физически это происходило давно. Морально. Я перестал выходить из дома без крайней необходимости, избегал встреч, проводил дни за компьютером, углубляясь в свои исследования маньяков.

Теперь это было не просто хобби. Это стало способом забыться. Когда я изучал портрет очередного серийного убийцы, анализировал его мотивы и методы, время замирало. Болезнь отступала.

Я систематизировал их всех: от Чикатило до Теда Банди, от Сливко до Джона Гейси. У каждого – своя папка, файл, анализ. Я знал о них больше, чем некоторые криминалисты.

Особенно меня завораживал Пичушкин – «Битцевский маньяк». Возможно, потому что он был наш. Или потому что его методы казались «логичными»: не насиловал, не пытал – просто убивал. Играл.

«Убийство – как наркотик. Чем больше убиваешь, тем больше хочется», – говорил он на следствии.

Я читал эти слова и чувствовал странное понимание. Не того, что он делал – отвращение было. Но понимал жажду. Потребность в чём-то большем, чем просто жить. У него – это убийства. У меня – мечты о мести таким, как он.