– Дверь заложи! – скомандовал Копыто, наваливаясь на очередную девушку. Бородач не являл никаких признаков усталости. – Видать, слабоват ты на передок‑то, паря! Быстро тебя та толстуха прикончила!..
Хомка втолкнул несчастных внутрь амбара. Как было приказано, заложил дверь засовом. Являя усердие, подпёр ещё парой кольев.
Живая добыча меж тем кончалась. Больше всех постарался Копыто, но и Лёшек с Гасилом не отставали. Дородная молодка сама зашла в амбар, послав напоследок Хомке совершенно отчаянный, умоляющий взгляд.
– Ага, – ни к кому не обращаясь, проговорил Хомка. – Счас, парни, пойду отолью…
На залитом кровью дворе оставались только разбойники, Гасило да совсем юная светловолосая девчушка лет, наверное, десяти или одиннадцати. Даже Лёшек заколебался, на неё глядя.
– Копыто, может…
– Ничего не «может»! – отрезал бородатый разбойник. – А ну, малявка, иди сюда! Добром иди!
Девочка стояла, замерев и широко раскрыв глаза, словно впав в ступор. Всех остальных женщин уже затолкали в амбар. Последних загнал сам Гасило, ещё и подгоняя подхваченным с земли дрыном.
Пользуясь моментом, Хомка снова громко бросил:
– Я… сейчас… отлить, значит… – неопределённо махнув рукой за амбар.
– Давай‑давай. – Лёшек повозился с огнивом, поднял вспыхнувший соломенный пук, подпалил крышу амбара в одном месте, другом, третьем…
Потянуло дымом. Внутри амбара взвился дикий, нечеловеческий, многоголосый крик.
Гасило пялился на пламя. Рот его растянулся в какой‑то идиотической, жабьей ухмылке.
Оказавшись за углом и убедившись, что его никто не видит, Хомка лихорадочно рубанул по старым посеревшим верёвкам, что опутывали зачем‑то наглухо задвинутый засов на задней двери амбара. Поднатужившись, отодвинул тяжёлый деревянный брус, отвалил вросшую в землю створку.
Бабы и девки бросились наружу. Крыша амбара уже пылала, ярко и весело.
– Бегите, бегите! – вырвалось у Хомки.
Спасённые не заставили просить себя дважды.
Дородная молодка, пробегая мимо, вдруг схватила его за рукав, потянула за собой – Хомка отдёрнулся, отскочил как ужаленный. Деваха нахмурилась, пожала плечами и бросилась следом за товарками.
Хомка так и замер, опустошённый, растерянный, не понимая, что делать дальше.
И тут он вдруг увидел неподвижно застывшую у дальней изгороди женщину. Её трудно было не заметить – обтягивающее алое платье, огненно‑рыжие волосы, уложенные в высокую причёску, яркие губы, подведённые зелёные глаза…
Она сделала движение и вдруг оказалась рядом с Хомкой. Улыбнулась, да так, что у него затряслись внезапно все поджилки. Женщина в алом прошла мимо него, взглянула мимолётно, столкнулась с ним взглядом, отчего Хомка немедля рухнул на колени, ощущая, как штаны становятся мокрыми.
Миг, и алое платье мелькнуло уже во дворе, перед пылающим амбаром, там, где застыл, недоумённо‑подозрительно прислушивавшийся к треску пламени Лёшек – где же вопли, почему не орут сжигаемые заживо? – и где по‑прежнему разухабисто, весело ухал Копыто, лапая оцепеневшую девчушку, что не сводила округлившихся глаз с горящей соломенной крыши.
Гасило вынырнул из дверей, таща на плечах увесистый мешок – и когда только успел? Хомка понимал, что надо бежать, улепётывать во все лопатки, однако ноги окончательно отказались повиноваться.
Лёшек разинул изумлённо рот, Гасило уронил мешок с добычей, Копыто – самый бывалый из них всех – оттолкнул девчушку и тоже уставился на пришелицу.
