Охотники за нацистами - страница 43

Его мать умерла, пока он воевал на фронте, с оставшимися родственниками он быстро рассорился, особенно с дядей, который был его опекуном и все еще хотел, чтобы Хёсс стал священником. «Полный гнева на самоуправство родственников» и отказавшись от своей доли наследства, Хёсс ушел из дома и решил присоединиться к фрайкору – добровольческому корпусу, вооруженному формированию, поддерживавшему прогерманский режим на территории Прибалтики. Его соратниками теперь стали «солдаты, которые не могли найти себе места в гражданской жизни», как он выразился. Также в 1922 году он вступил в нацистскую партию, всецело «разделяя ее убеждения».

Хёсс всячески оправдывал действия фрайкора, зачастую незаконные. «Каждое предательство каралось смертью. Многие предатели так и были наказаны», – писал он. Несмотря на общее беззаконие того времени, когда многие политические убийства оставались безнаказанными, в 1923 году Хёсса осудили за участие в одном из таких преступлений, приговорив к десяти годам каторги. Хёсс не раскаялся, твердо убежденный, «что тот предатель заслужил смерть».

С явной тоской он писал об отбывании срока в прусской тюрьме, которое «воистину оказалось не отдыхом на курорте». Он жаловался на строжайшие правила и наказания за любую провинность. Однако, управляя Освенцимом или другими лагерями, он ни разу не задумался о том, что условия прусской тюрьмы не шли ни в какое сравнение с тем, как содержались его узники.

Показательно и то, с каким возмущением и чувством собственного превосходства Хёсс описывал сокамерников. Например, он рассказал о заключенном, который якобы зарубил топором служанку и беременную женщину, а потом забил насмерть четверых детей. «Если б я мог, я перегрыз бы ему горло», – возмущался Хёсс, представляя себя гуманистом. Большинство заключенных, как он замечал, «не испытывали угрызений совести и продолжали жить по-прежнему бодро». Не меньше презирал он и тюремщиков, которые «тем больше упивались возможностью произвола, чем они были примитивнее».

Хёсса, лелеющего жалость к себе вкупе с чувством морального превосходства, освободили из тюрьмы в ходе общей амнистии 1928 года. НСДАП стала наращивать силы, этому поспособствовал и крах Уолл-стрит 1929 года, повлекший за собой экономический кризис. В 1933 году к власти пришел Гитлер, еще через год Хёсс перешел на кадровую службу в СС, в охранную часть только что созданного концентрационного лагеря Дахау, где стал работать инструктором для новобранцев. Он подумывал, не вернуться ли к сельской жизни, но в конце концов решил остаться в армии: «Меня не беспокоило то, что у предложения Гиммлера оказалось такое дополнение, как концентрационный лагерь. Я представлял только жизнь кадрового солдата, военную жизнь. Солдатская жизнь захватила меня».

Жизнь солдата СС, даже в ранней версии концлагеря, оказалась полна жестокости. Сражаться им было не с кем, поэтому солдаты отыгрывались на беззащитных заключенных, порой забивая их до смерти. Хёсс в своих записях для Зейна неоднократно утверждал, что был добросердечнее прочих надзирателей. Когда он впервые присутствовал на порке, его «бросало то в жар, то в холод».[190] Другие эсэсовцы относились «к исполнению телесных наказаний как к любопытному зрелищу, своего рода увеселению». Хёсс, по его словам, «к их числу определенно не принадлежал».

Однако он предостерегал против излишней «доброты и безграничного сострадания» по отношению к заключенным, которые могли запросто перехитрить надзирателей. В 1938 году Хёсса назначили адъютантом в Заксенхаузен, где он практически каждый день присутствовал на казнях, лично отдавая приказ расстрельной команде. Хёсс утверждал, что казненные были вредителями и противниками войны, выступавшими против идей Гитлера. Врагами государства считались и коммунисты, и социалисты, и свидетели Иеговы, и евреи, и гомосексуалисты…