Угрызений совести Хёсс не испытывал. Он утверждал, что был «непригоден к подобной службе» и потому ему приходилось прикладывать слишком много усилий, чтобы «скрыть свою слабость». Какую слабость? Он «был слишком тесно связан с заключенными, потому что слишком долго и сам жил их жизнью, разделял их нужды». Однако, по мнению Хёсса, первые успехи Гитлера доказывали, что нация на верном пути. В 1939 году Хёсса назначили комендантом Заксенхаузена. Спустя год его перевели в Освенцим.
* * *
Ян Зейн считал, что его знаменитый пленник вовсе не лукавит, когда говорит об отсутствии энтузиазма при выполнении некоторых приказов, и что он и в самом деле вряд ли разделял настроения многих своих подчиненных-садистов. «В конечном счете идеальными для национал-социализма комендантами концентрационных лагерей были не жестокие, развратные и опустившиеся личности из числа СС, а люди вроде Хёсса»,[191] – отмечал он. Иными словами, они были технократами, делавшими успешную карьеру благодаря безоговорочному выполнению чужих приказов, а не из любви причинять боль. Однако, если пытки и убийства становились частью их работы – значит, так тому и быть.
В мемуарах Хёсс описал жизнь Освенцима куда более подробно, чем на допросах в Нюрнберге. Ему поручили организовать новый лагерь на базе уже существующих зданий и построить еще один комплекс в Биркенау. Хёсс утверждал, что в его планах изначально было создать лагерь с куда более «приличествующими условиями» для заключенных, лучше кормить их и содержать, чтобы добиться исключительных результатов работы.
Однако уже в первые месяцы «все благие намерения и планы разбились об ограниченность и упрямство большей части подчиненных». Говоря проще, надзиратели просто не сумели сдержаться и опять стали измываться над заключенными – и это, конечно же, не вина Хёсса. Утешение он искал в навязчивой одержимости службой. «Я не хотел сдаваться. Мое честолюбие здесь ни при чем. Я не видел ничего, кроме работы».
За отказ от намерений сделать Освенцим более эффективным и менее смертоносным лагерем Хёссу якобы пришлось заплатить высокую цену: «Из-за этой полной безнадежности я стал совсем другим… Это вытеснило из меня все человеческое». Давление руководства и «пассивное сопротивление» подчиненных привели к тому, что Хёсс начал пить. Его жена Хедвиг пыталась спасти мужа, приглашала друзей и устраивала вечеринки… Тщетно. «О моем поведении сожалели даже посторонние», – добавлял он, снова упиваясь жалостью к самому себе, которая пронизывает весь текст мемуаров.
Когда в 1941 году Гиммлер издал приказ о создании газовых камер для массового истребления людей, Хёсс без малейших колебаний приступил к его исполнению. «Пожалуй, этот приказ содержал в себе нечто необычное, нечто чудовищное, – признавал он. – Однако мотивы такого приказа казались мне правильными». Для Хёсса это было лишь очередное распоряжение, до приговора он и не задумывался над его моральной сутью: «Я тогда не рассуждал, мне был отдан приказ, я должен был его выполнить».
Он лично наблюдал за казнью советских военнопленных, на которых испытывали «Циклон Б» – специально разработанный для этого газ. «Первое удушение людей газом не сразу дошло до моего сознания, возможно, я был слишком сильно впечатлен процессом». Когда казнили группу из девятисот узников, он слышал их крики, удары в стену… Позже, осматривая тела, Хёсс заметил, что его «охватило неприятное чувство, даже ужас», хотя смерть от газа ему «представлялась более страшной, чем оказалась». Более того, «удушение газом успокоило, поскольку предстояло начало массового уничтожения евреев».
