Сент-Врейн увидев его, отвернулся и стоял, глядя в окно.
Я собирался продолжить тираду, превратив ее в развернутое обвинение, и приказать этому человеку убираться из моей комнаты, но что-то в его внешности заставило меня замолчать. Не знаю, слышал ли он мои слова, понял ли, кому предназначались оскорбительные эпитеты, но в его поведении ничего не говорило, что он слышал. Я видел только то же выражение, которое с самого начала привлекло мое внимание, – выражение глубокой грусти.
Неужели этот человек тот жестокий и бессердечный негодяй, о котором я слышал, виновник стольких жестоких преступлений?
– Сэр, – сказал он, видя, что я молчу, – я глубоко сожалею о том, что с вами случилось. Я стал невольной причиной ваших неприятностей. У вас тяжелая рана?
– Нет, – сухо ответил я; тон ответа как будто смутил его.
– Рад это слышать, – сказал он, после небольшой паузы. – Я пришел поблагодарить вас за ваше великодушное вмешательство. Через десять минут я уезжаю из Санта-Фе. Желаю вам благополучия.
Он протянул руку. Я сказал «Прощайте», но не стал отвечать на рукопожатие. Вспомнил рассказы о жестокостях, связанные с этим человеком, и почувствовал отвращение к нему. Он продолжал держать руку протянутой, и на лице его появилось странное выражение, когда он увидел, что я колеблюсь.
– Я не могу пожать вам руку, – сказал я наконец.
– Почему? – спокойно спросил он.
– Почему? Она в крови! Уходите, сэр, уходите!
Он печально взглянул на меня. В этом взгляде не было гнева. Спрятал руку под плащом, глубоко вздохнул, повернулся и медленно вышел из комнаты.
Сент-Врейн, который в конце этой сцены повернулся, пошел за ним к двери, выглянул и смотрел ему вслед. Со своего места я видел, как мексиканец пересек квадратный двор patio. Он плотно завернулся в плащ и шел в позе, выражающей глубокое уныние. Через мгновение он прошел через сагуан[34], вышел на улицу и исчез из вида.
– Что-то в нем есть поистине загадочное. Скажите мне, Сент-Врейн…
– Тшшш! Посмотрите туда! – прервал меня мой друг, показывая в открытую дверь.
Я посмотрел на лунный свет. Три человека шли вдоль стены к входу в patio. Их рост, поза и вкрадчивая неслышная походка убедили меня в том, что это индейцы. В следующее мгновение они исчезли в тени.
– Кто они? – спросил я.
– Более опасные враги бедного Сегена, чем были бы вы, если бы знали его лучше. Жаль, если эти голодные коршуны одолеют его в темноте. Но нет: он достоин того, чтобы предупредить и помочь, если понадобится. И он это получит. Спокойней, Гарри, я скоро вернусь.
С этими словами Сент-Врейн меня оставил; мгновение спустя я увидел, как он выходит за ворота.
Я лежал, думая о происходящих вокруг меня странных происшествиях. И размышления мои были печальны. Я оскорбил человека, который не причинил мне вреда и которого мой друг явно уважает. На камнях снаружи прозвучали подкованные копыта; это подошел Годе с моей лошадью; затем я услышал, как он забивает в землю колышек.
Вскоре после того вернулся и Сент-Врейн.
– Ну, – спросил я, – что с вами было?
– Да ничего. Этот горностай никогда не спит. Он сел на лошадь раньше, чем они его догнали, и вскоре стал для них недосягаем.
– Но не поедут ли они за ним верхом?
– Маловероятно. Уверяю вас, у него поблизости есть товарищи. У Армихо – а это он послал за ним индейцев – нет людей, которые решились бы последовать за ним в горы. Когда он за пределами города, о нем можно не бояться.
