Неудивительно, что тираж «Московского листка» достиг 40 тысяч экземпляров, что было рекордом среди московской прессы. Читали его от корки до корки. Особенно любили охотнорядцы почитать очередной рассказ об ужасных проделках разбойника Чуркина, которые Пастухов печатал в своем листке два раза в неделю. И таким популярным сделался этот персонаж, ну прямо народным героем, что отдельные читатели с Охотного ряда пытались брать с него пример. Встретившись, прежде всего рассказывали друг другу не о ценах на говядину, а о новых приключениях Чуркина. А Пастухов все не унимался – печатает из номера в номер свои россказни, и все тут. Вот что деньги делают! Пришлось вмешаться самому «красному солнышку» – генерал-губернатору Владимиру Андреевичу Долгорукову.
И вот предстал деловой редактор перед светлыми очами всесильного князя, а тот ему и говорит строго: «Ты что это, братец, у меня под носом воров и разбойников разводишь со своим Чуркиным? Прекратить немедленно это безобразие, а то газету закрою!» Если бы еще Чуркин совершал свои подвиги в других губерниях («Не в нашем районе», как говаривал персонаж «Кавказской пленницы»), еще куда ни шло. Но в Первопрестольной это было слишком вызывающе. И пришел день, когда охотнорядцы, открыв «Московский листок», прочитали последний фельетон о Чуркине. На этот раз от рук своих же подельников-бандитов пострадал сам разбойник: привязали его к вершинам двух нагнутых берез, отпустили и разорвали пополам. Больше охотнорядцы ничего с таким усердием не читали.
В середине XIX века Охотный ряд помимо всех своих обязанностей имел и еще одну – распространение визитных карточек, выполнявших роль поздравительных открыток. Пока не изобрели телефон, визитная карточка (помимо письма) служила единственным средством сообщения между москвичами. Хочет, например, барыня с Петровки поздравить с Рождеством свою свояченицу с Покровки. Как ей это сделать? Посылает она лакея с оказией. Тот везет карточку, вручает слуге адресата, что означает еще и приглашение приехать в гости в ответ на поздравление.
«Карточка может затеряться, – писал современник, – это правда, но слуга еще скорее забудет доложить своим господам, что такой-то или такая-то присылали их поздравить с праздником, а ведь это не безделица. Недаром говорится, что от копеечной свечи Москва сгорела. «Да помилуйте, на что это походит? Я сам был у него с визитом, а он даже не прислал меня и поздравить! Да с чего он взял, что может трактовать меня каким-нибудь Кондрашкою?.. Да чем я хуже его?.. Да я в другой раз ему и карточки не пошлю!..» И вот люди, которые были в приятельских отношениях, начинают ссориться между собою, расстаются домами и даже перестают кланяться друг другу».
Карточки были самыми разнообразными – дизайнерское искусство тогда процветало – цветные, тисненные серебром да золотом, со всякими гербами и завитушками, с орнаментами. Кто во что горазд и все, что душа пожелает. Не хватало лишь мелочи – домашнего адреса, считалось, что ни к чему он, ибо карточки предназначались для хороших знакомых, место проживания которых и так известно. А если, допустим, пришел к вам в гости приезжий провинциал и дал свою карточку, ожидая последующего ответного визита, но адрес сообщить забыл? Вот тут и побегай по всем гостиницам, в поисках доброго человека. А он тем временем вещички свои собрал и восвояси убрался, укоряя москвичей в снобизме и высокомерии.
