***
Наконец наступил столь поздний (или столь ранний) час, когда неожиданно встал вопрос, которым заканчиваются все подобные вечеринки: кто, где и с кем будет спать?
Самолетов до последнего момента был уверен, что девушки останутся в одном купе, а они с Юликом – в другом. Но, как всегда, инициативу взял на себя американец, заявив, что вообще-то пора спать, и они с Любой уходят. Упускать то, что было у него практически в руках, он не любил. Люба даже не пыталась возражать. Она с таким обожанием смотрела на Юлика, что Никита, поначалу решивший, что она просто глупа и заторможена, понял, что и сам по отношению к Лане находится в таком же положении и, возможно, тоже производит на окружающих впечатление полного кретина.
Юлик с Любой забрали свои вещи, недвусмысленно пожелали им спокойной ночи и удалились. Между Ланой и Никитой повисла напряженная тишина.
– Я хочу еще выпить, – сказала Лана и сама налила себе и Самолетову остатки клюквенного ликера.
Он с благодарностью глотнул рубиновой жидкости, даже не почувствовав вкуса, но легче от этого не стало. Он не знал, ни с чего начать разговор, ни что делать дальше. Неожиданно Лана встала:
– Я хочу курить. Самолетов, вы не составите мне компанию?
– С удовольствием, но с одним условием, – обрадовался нашедшемуся выходу из положения Никита, отодвигая перед девушкой дверь купе.
– С каким? – удивленно посмотрела на него Лана.
– Мы переходим на «ты».
– Договорились, – улыбнулась Лана, вселив в него надежду, что первый лед треснул.
В тамбуре сильно качало, и Никита вынужден был одной рукой крепко держаться за единственный поручень в стене, а другой – придерживать за талию девушку, которой долго не удавалось прикурить из-за толчков вагона. Чересчур мощная лампа неприятно била Самолетову в глаза, и он чувствовал себя психологически незащищенным по отношению к своей попутчице, лицо которой было в тени.
Закурив, она не отстранилась, а наоборот, как-то слишком близко встала к нему, так что при сильных толчках вагона на стыках ее грудь упиралась чуть ниже его груди, и он чувствовал по приятным твердым прикосновениям, что под ее белым свитером больше ничего нет.
– Расскажи мне о себе, – неожиданно попросила Лана, с прищуром рассматривая его лицо сквозь сладковатый сигаретный дымок. – Мы едем в одном купе и еще ничего не знаем друг о друге.
– А мне с первого взгляда показалось, что мы знакомы уже целую вечность.
– И мне! – согласилась она. – Странно, ты намного старше меня, а у меня такое ощущение, что мы великолепно понимаем друг друга.
И в самом деле,по расчетам Самолетова она была моложе его лет на десять, но при этом он совершенно не ощущал разницу в возрасте, что говорило о ее незаурядном уме.
– Похоже, у нас с тобою много общего, – заметил он. – Вот, например, какой у тебя был любимый предмет в школе?
– Больше всего я любила географию.
– Ха, какое совпадение! А я – географичку…
Она почему-то никак не отреагировала на заготовленную им шутку, и вдруг сделала неожиданное признание:
– Как здорово! Мне тоже в школе нравилась одна учительница. Она была высокая и стройная. Каждый раз, когда она шла мимо меня по коридору, со мною творилось что-то странное.
– Так ты лесбиянка? Ой… прости, ерунду несу, – Никита смутился, ему хотелось казаться веселым и непринужденным, при этом он чувствовал, как плохо это получается.
– Нет, – ответила она, казалось, не замечая пошлости в его словах, – но я люблю красивых высоких женщин.
