Путешествие по бульварам закончилось на площадке храма Христа Спасителя с видом на Москва-реку. Здесь неожиданный восторг его спутницы вызвало с точки зрения Самолетова уродливое и безвкусное «украшение» столицы, а именно памятник Петру Первому. На что Никита со снобизмом коренного москвича фыркнул:
– Поставили Петра Первого, с морским рулем и где? Над Москва-рекою. Они бы еще царя у какой-нибудь московской лужи поставили. Петр Алексеевич, наверное, не раз в гробу перевернулся.
Впрочем, в глубине души он понимал, что на самом деле этот город, как апофеоз эклектики, уже ничем не испортишь.
– Знаешь что, давай я покажу тебе своих друзей, – вдруг предложил Самолетов, решив, что внешний осмотр города можно закончить, и пора приступать к более детальному изучению его содержимого.
– Ты хочешь познакомить меня со своими друзьям? – спросила она с удивлением.
– Да, – твердо ответил Никита.
– А ты не боишься, что они расскажут твоей жене?
– Эти не расскажут.
– Хорошие у тебя друзья…
– Еще бы, ведь они из музея.
– Из музея! А что они там делают?
– Они там висят.
Он прочел недоумение в ее глазах.
– Не пугайся, мои друзья – это картины в музее изобразительных искусств. С ними я и хочу тебя познакомить.
– Ха-ха, Самолетов, ты просто прелесть, я просто сгораю от желания пойти с тобою в музей…
Никита почему-то вспомнил Глорию. Однажды в Штатах на ее вопрос, куда они сегодня пойдут, он ответил: «В национальный художественный музей». И она разочарованно произнесла: «Ты хочешь в музей? Но ты уже был в одном!..»
– Отлично, тогда я буду твоим экскурсоводом, – воскликнул Никита, в восхищении глядя на Лану, не скрывающую своего интереса к тому, что он безгранично обожал.
От храма они перешли дорогу и направились ко входу в музей живописи, который почему-то носил имя великого поэта. Самолетов с пиететом относился к пииту, но все время силился понять, какая связь между ним и живописью.
Когда они раздевались в цокольном этаже музея, он заметил странные взгляды гардеробщиц в сторону его подруги. Он посмотрел внимательнее и обнаружил, что ее высокие каблучки и короткая юбочка с разрезом на боку как-то мало вяжутся с сосредоточенно-возвышенной аурой музейных стен. Мало того, последняя пуговица на разрезе с торчащей из нее черной ниткой все время расстегивалась, открывая ногу Ланы в темном чулке чуть ли не до пояса.
«Ну и пусть! – подумал Никита. – Если это кого-то смущает, то это их проблемы!»
И, взяв изумленную, судя по ее широко раскрытым глазам и приоткрытым губам, музейным интерьером Лану за руку, он повел ее по широкой лестнице из красного мрамора вверх, к божественному искусству.
Первым на их пути оказался зал временных экспозиций, где проходила выставка современных художников-авангардистов. Никита, оглядев огромные полотна, забрызганные красками вдоль и поперек, поморщился и потянул Лану дальше. Но та неожиданно заупрямилась, желая осмотреть все.
– Лана, пойдем, тут нет ничего интересного, – заметил Никита нетерпеливо.
– Ну и что, – спокойно ответила та. – Я никогда такого не видела и хочу посмотреть.
– Этим они и берут! – с досадой воскликнул он. – Никто ничего подобного не видел, и поэтому все хотят посмотреть.
– А что здесь нарисовано? – словно неискушенная маленькая девочка, спросила Лана, взирая на красочную мазню.
– Не знаю, надо название прочесть, – буркнул Никита. – Ага, картина называется «Песня», в скобочках: «Не окончена». Интересно, что – песня или картина?
