– Ой, да! Это мне только сейчас в голову пришло.
– То-то. Видите ли, Любу он звонил поздравить. А по-моему, его интересует вовсе не Люба.
– С чего ты взял? – Лана весело брызнула водой в лицо Никиты.
– Не знаю, мне так кажется, – сказал, утираясь, он.
– Прекрати! Ты же знаешь, что если даже он попробует, у него ничего не выйдет.
– Ты не понимаешь. Как любой американец, он победитель по натуре. А женщины для него – как крепость, которую надо взять во что бы то ни стало. Иначе он не победитель, и смысл существования теряется. Происходит раздвоение личности: человек либо добивается своего любой ценой, либо сходит с ума.
– Что же мне сделать, чтобы он от меня отстал?
– Единственный способ добиться, чтобы он отстал – это дать ему.
– Что ж, я подумаю, – с серьезным видом сказала Лана.
– Попробуй только! Я же могу и убить, чтобы ты больше никому не досталась. Положу на балкон, чтобы не испортилась, а когда захочу тебя, то буду класть в теплую ванну, а потом трахать.
– Ничего не выйдет. После теплой ванны у меня слезет кожа.
– Об этом я и не подумал. Вообще, живая ты лучше. У тебя удивительное тело: такое впечатление, что у него повышенная температура, хотя ты не болеешь. У тебя можно греться, как у печки. И как от такого маленького тела может исходить столько тепла!
Никита стал нежно плескать из ладоней на ее тело, возбуждаясь от вида стекающей по ее плечам и груди воды, которая струилась с кончиков острых нежно-розовых сосков.
– Знаешь, я давно хотел тебе сказать: с таким телом тебе только в порно-фильмах сниматься.
– Вместе с тобою? – улыбнулась Лана, глядя ему в глаза и одновременно с его ладонями сжимая свою грудь.
– Да. И это будут лучшие кадры в своем жанре, – сказал Никита и взял с краешка ванны шампунь.
***
Во всем его сознании царил покой и умиротворение. Только что он испытал одно из самых восхитительных соединений с женщиной в своей жизни. Он невероятно ярко ощущал, как два их тела сейчас лежат, прижавшись друг к другу, где-то в центре России, в забытом богом и людьми месте. А еще у них есть вино, еда и электрический камин. Еще у них есть они сами. Они лежат в объятиях друг друга, и им очень хорошо. Им больше никто не нужен, только бы это длилось вечно.
Весь дом давно уже спал. Тинэйджеры растворились в темноте и даже метель утихла, оставив после себя лишь завораживающее падение больших подсвеченных синими уличными фонарями хлопьев, тихий шорох которых смешивался с шепотом любовников, погруженных в глубокое одиночество вдвоем.
– Ты боишься одиночества? – спросил он Лану.
– Наоборот, я его обожаю, – проворковала она, лежа у него на груди. – Но еще больше я люблю, когда рядом есть кто-то, кому я могу рассказать, как я его обожаю.
– А я всегда жутко боялся, когда родители оставляли меня одного. Я сразу представлял, что бандиты откроют дверь и поймают меня. Я даже придумал, как избавиться от этого страха. Я выключал везде свет, забирался под стол с изогнутыми ножками в самой дальней комнате, накрывался старым ковром, оставляя лишь маленькую дырочку, чтобы наблюдать за происходящим, и лишь тогда чувствовал себя в безопасности. Если кто-то придет, думал я, он никогда меня не найдет. Странно, но сейчас у меня точно такое же ощущение.
– А я играю роль старого ковра, – в шутку предположила она.
– Очень может быть, – ответил он. – Ковер играл роль самого безопасного места, из которого когда-то вышел человек. И это место – женщина. Недаром же я себе дырочку для обзора оставлял.
