Океан - страница 16

Транспортное движение Липецка, после улиц Москвы, не казалось таким уж насыщенным, и он легко ориентировался в потоках. Наконец, добрался до того места, куда были устремлены его мысли. Он не привык слепо надеяться на подчинённых и считал необходимым проверять и анализировать.

Первомайская: на месте взрыва уже не было воронки, стёкла в соседних домах вставили, и теперь уже мало что напоминало о недавних событиях. Да и газеты уже не пестрели статьями, надоевшая тема сошла с уст, и всё потихоньку забывалось. Архипов прав, дело превращается в самое заурядное происшествие.

Он медленно проходил по дворику, оглядывая всё кругом. Снег похрустывал у него под ногами. Он представлял себя тем киллером, приведшим мину в действие, выбирая себе место, откуда удобнее всего нажать на кнопку. Он останавливался, вглядывался, представлял всю картину: февральскую утреннюю темень, пробуждение города. Его, как киллера, устраивало бы то место, откуда он мог видеть подъезд и садящегося в машину полковника, и люк, под которым находится бомба. Конечно, лучше находиться ближе к люку, но слишком близко подходить нельзя, опасаясь взрывной волны.

Место, которое казалось более или менее пригодным, он оглядывал, потом доставал фотоаппарат и делал несколько снимков. Он заходил в подъезды, поднимался, вглядываясь в окна между пролетами лестничных площадок.

События последних недель не могли никак не отразиться на людях. Взрыв и толпы следователей, ежедневно бывающих и призывающих напрячь память, вызвали в людях бдительность.

Здоровенный, коренастый, коротко стриженный мужик, снующий вокруг, и подозрительно исследующий подъезды, не мог быть не замеченным и остаться без внимания. Уже через несколько минут раздался первый звонок, и добросовестные милиционеры мчались к знакомому месту.

Чесноков стоял в подъезде возле окна, погружённый в свои мысли. Перед окном со скрипом затормозил милицейский уазик, откуда с похвальной расторопностью выскочили люди в милицейской форме с автоматами на перевес и стали забегать в подъезд.

Чеснокова такая картина удивила, а приближающийся топот заставил призадуматься. Милиционеры взбежали и облепили кругом лестничную площадку, где находился Чесноков. Они направили дула автоматов на него.

– Медленно вынуть руки из карманов, – начал молодой лейтенант. – Ваши документы?

Чесноков медленным движением стал извлекать из кармана красную книжечку и так же медленно стал приближать ее к самому носу лейтенанта:

– Полковник Чесноков. Чем могу быть вам полезен?

Глаза милиционеров округлились в растерянности. Лейтенант первый вышел из оцепенения, он закинул автомат за спину, и сделал руку под козырек, отдавая честь полковнику.

– Извините, товарищ полковник… ошибочка вышла,… поступила информация… короче, ошиблись…

Уже спускаясь к первому этажу, лейтенант выругался:

– Чёрт, я этой бабке из сорок пятой, мозги-то промою! Так облапошиться!

Чесноков сделал последний снимок из окна и отправился к своему автомобилю.

И в капкан, как зверьё,

Я попался на милость

Может, бесу войны,

Может, Богу ночей.

Багровея в крови,

Моя жизнь прокатилась

За пределом границ,

Средь халатов врачей.

Голос мой в пустоту,

Как к вечерней молитве:

Боже, здесь я зачем,

Где дорога домой?

Вот последний укол

Как последняя битва.

И мой ангел-спаситель

Не вернется за мной.

Неистовое рвение, терзания, боль навалились на него с невыносимой тяжестью. Стягивало, напрягало мышцы, тянуло душу. Во всплесках, приступах, обострениях, томлениях своей души он находил очень странное и необычное лекарство. Он брался за ручку и начинал исписывать тетрадь, иногда быстро, иногда медленно, иногда спокойно и умиротворённо, иногда с исступлённой яростью рвал и мял листы. Зачем и почему он это делал, и что ему нужно, не знал никто. Может это яростное стремление спастись, выливая из себя всё, что накопилось, а может это оставшиеся отпечатки переживаний, куски памяти, жизни, которая прошла. И может быть тем самым, он давал себе шанс в чём-то разобраться. И когда он успокаивался, написав что-то, он бросал тетрадь раскрытой на том месте, где закончил, и уходил бродить по коридорам наедине со своими мыслями. И никто не знал, что двигает им – изгоем этого мира, человеком заблудившимся на дорогах судьбы.