– Я думал, что ты больше не хочешь быть инкогнито, раз подписала своё последнее сочинение.
– Последнее сочинение? Почему последнее? Оно было первым! – было видно, что она вовсе не думает шутить, в глазах стояли слезы, голос срывался.
– Но как же… почерк… – я растерялся, стёкла очков запотели, и мне пришлось их снять.
– Почерк? – она закусила губу, не замечая, как потекла кровь.
– Твоё сочинение о слове и прошлые неподписанные работы… У них один и тот же почерк! – почти выкрикнул я, хотя и понимал, что выгляжу неподобающим для учителя образом.
– Ах, это… – Вика снова опустила голову. – То сочинение о слове писала не я. То есть мысли мои, а записал их другой человек, потому что я… не могу.
– Ты не можешь писать? Но кто тебе помогал? – я чувствовал, что девочка переживает что-то вроде унижения. Она стыдится самой себя, и я должен ей помочь. Но не отвергнет ли она мою помощь?
– Скворцов.
– Что?
– Наверное, он и есть тот ученик, которого вы ищете. Не удивляйтесь. То, что он Тормозок, – это неправда…
Виктория почти вбежала в маршрутку, оставив меня на остановке наедине со своими мыслями.
***
Я молча разглядывал красивое лицо Вероники, которая пила латте и, казалось, не замечала моего проницательного взгляда. Вика сказала как-то, что её тётя всего на два месяца младше меня, и теперь я почти мог в это поверить.
Слишком глубокие глаза, которые могут быть только у человека, знающего не понаслышке о том, что такое страдание и душевная боль. И между тем она улыбалась, чтобы скрыть тайну и хотя бы на время отключить память.
– У нее дислексия, – подтвердила Вероника, а для меня это прозвучало почти как смертный приговор.
– Это такая особенность, из-за которой дети испытывают трудности в чтении и письме. Если она пишет, то все буквы переставляет вверх дном, – объяснила Вероника, глядя на моё ошеломлённое лицо.
– Почему… – я охрип и не смог закончить фразу.
– Почему никто не помог ей? Родители считают постыдным обращаться к психотерапевту. Я стараюсь читать для неё каждый день, но большего сделать не могу. Проблема в том, что Вика боится.
– Неужели боится стать… – я сделал паузу, пытаясь подобрать подходящее слово. – Обычной?
– Да, именно, обычной, – покачала головой Вероника. – Дислексия – это её защитный панцирь, понимаете?
– Что я могу сделать?
– Евгений… Леонидович, – Вероника с грохотом поставила чашку на блюдце. – Вы не должны стараться быть богом.
– И всё же я хочу попытаться. Не стать богом, а поддержать.
– Я тоже стараюсь, но… – она вздохнула, обхватив пустую чашку обеими руками. – Важно, чтобы она поверила в себя. А пока она всеми силами пытается быть похожей на меня, потому что не хочет становиться самой собой. Но сейчас даже я для неё отошла на второй план, – Вероника рассмеялась, но её смех прозвучал слишком печально.
– Что произошло? – спросил я, ощущая, как внутренние бесы щекочут мои нервы. Бежать из школы, зарыться в бумаги, снять с себя эту жуткую ответственность. А я ведь действительно сейчас пытаюсь стать богом для своих восьмиклассников.
– Она полюбила одного человека, и весь мир сконцентрировался вокруг него. – Вероника как-то слишком внимательно наблюдала за моей мимикой.
– Надо же… Кто это? Одноклассник?
«Может, Скворцов? – мелькнуло у меня в голове. – Всё-таки он помогает ей на уроках. И она сказала, что он совсем не…»
– Вы на самом деле не знаете? – прервала поток моих мыслей Вероника.
