– Надо звонить в милицию, – решила та и, не обращая внимания на гневный протестующий возглас Татьяны, пошла в комнату за мобильным.
Когда вернулась, та сидела, с отсутствующим видом глядя в окно, и что-то тихонько напевала себе под нос. Красивые длинные волосы сбились на одну сторону, обнажив левое ухо с крупной золотой серьгой и полоску кожи с едва заметным шрамом.
А она ведь наверняка подтяжку делала, подумала Даша. И ей вдруг стало жаль и ускользающей молодости Татьяны, и призрачной удачливости ее, которую та изо всех сил старалась удержать, без конца обманывая и рискуя. Теперь вот снова ей не повезло. Интересно, где же все-таки Лешка?..
– Позвонила? – качнулась крепким статным телом Татьяна, оборачиваясь на нее.
– Нет. А что я им скажу? У меня денег не пропадало. У меня и пропадать-то нечему, если честно. – Даша пожала плечами и протянула телефон гостье. – Это тебе надо звонить, понимаешь. Звонить, заявлять о пропаже.
– О пропаже чего?
– О пропаже денег, человека. Вдруг с ним что-то случилось, Тань?! Ты вот заладила одно и то же: украл, кинул, сбежал… А с ним ведь могло произойти все, что угодно! – Теперь ей предстояло сказать то, что крутилось у нее в мыслях с самого утра, что всячески она гнала от себя и что казалось самым ужасным. – Его ведь могли убить из-за этих денег! Обокрасть, а потом…
– Не могли! – прикрикнула на нее Татьяна, трижды поплевала себе через левое плечо, кривобоко перекрестилась и уставилась на Дашу, как на прокаженную. – Дура, что ли! Его не могли убить сразу по нескольким причинам! Первая – то, что никто не мог знать об этих деньгах!
«Я знала!» – хотела было возразить Даша, но промолчала. Она ведь не знала ничего конкретного о том, когда, где, кому будут они передаваться. Будут ли это наличные или банковский перевод. Хотя не факт, что Лешка не мог быть с кем-то более откровенным.
– Вторая причина, что никто не мог знать об этих деньгах! – повторилась Татьяна и сделала очередную неудавшуюся попытку перекреститься. Рука ее не слушалась, все время соскальзывая на колено. – Этот факт держался в глубокой тайне. Узнай кто об этом, у нас бы такое началось!
– Какое?
– Да нас бы разнесли за час! От нас бы камня на камне не осталось, узнай обманутые вкладчики, что мы кому-то возвращаем деньги!..
– А вы их все же обманывали? – не хотела, да ахнула Даша. – Бедные люди!
– Совсем они даже и не бедные, – возразила та.
Пошарила глазами по столу. Обнаружила с кислой гримасой, что водки в бутылке почти не осталось, и потянулась тут же к своей сумке, лежащей у нее в ногах.
– Какие же они бедные, если могут смело заплатить по триста, четыреста, пятьсот тысяч? На паперти такие средства не подают, знаешь. – Татьяна впилась крепкими зубами в этикетку на бутылочном горлышке, оторвала ее, открутила пробку и щедро плеснула в свой стакан. – Может, они слегка наивные, эти люди, я не знаю, но не бедные, это точно! Так вот, милая, возврат денег одному из обиженных клиентов, который, черти бы его побрали, оказался чрезвычайно влиятельным, держался в строжайшей тайне. Никто, кроме меня, Лешки и нашего бухгалтера, об этом не знал. Даже мой благоверный, хотя он у меня лицо посвященное! Вот скажи, как могли обокрасть Лешку, а потом, упаси господи, убить его, если никто об этом не знал!
– Знает один – не знает никто, знают двое – знает свинья, – вспомнила Даша изречение, смысл которого стал ей понятен только теперь.
