Я люблю рисовать, но таких красок никогда не видел. Как я уже говорил, рисунок был не завершён. Недолго думая, Вовка окунул палец в одну из баночек и провёл по рисунку. Я испугался, что рисунок будет испорчен, но Вовка лишь дурашливо засмеялся. Он схватил баночки и хотел вытряхнуть все краски на рисунок. Я успел выхватить их у него.
В этот момент мы услышали шаги. Кто-то шёл по крыше дома. За миг до того, как в дом кто-то вошёл, Санька успел вытолкнуть нас через заднюю дверь. Оказывается, такая дверь была в фанзе. Пока мы дурачились с красками, Саня тщательно осмотрел домик. Это нас и спасло. Мы вылетели из фанзы, пронеслись по крыше, спрыгнули и… разбежались в разные стороны.
Дядя Миша, громко ругаясь, помчался за Вовкой, но вскоре отстал и пошёл заново заметать листья в кучу. Первое, что я сделал, вернувшись домой, – это зашторил окна, выходящие на фанзу. И тут я обнаружил, что сжимаю в руке баночку с красками. На моё счастье, мамы не было дома. Иначе не обошлось бы без объяснений. Я спрятал баночку, потом перепрятал её. Потом вынул и перепрятал ещё раз. Мне казалось, что любому, кто войдёт в мою комнату, сразу станет ясно: в этой комнате живёт вор. Но всё обошлось. Когда вернулась мама, была уже ночь, а на следующее утро я заболел. Сегодня была среда. Прошло три дня, но ни Санька, ни Вовка так и не появились.
Оказывается,что быть без памяти иногда хорошо.
Прошло ещё два дня. Настала пятница, а за ней суббота. Мне становилось всё хуже и хуже. Мама уже сильно потратилась на докторов, а болезнь всё не уходила. В довершение ко всему моя младшая сестра принесла из школы очередную страшилку про мальчика, который исчез. Через две недели у меня будет день рождения, и я перейду жить в комнату старшего брата, а пока вынужден делить комнату с младшей сестрой и слушать её глупости.
Температура всё никак не спадала. Вечером в столовой была какая-то суматоха, но мне было так плохо, что я даже не смог поднять голову от подушки. В глазах двоилось и троилось. Я слышал чей-то голос, переходящий то в плач, то в смех. Окна были плотно закрыты и зашторены, но ветер рвал занавески. Как это может быть, мне было совершенно непонятно. В тот момент, когда занавеска поднялась от ветра в очередной раз, я увидел лицо. В окно заглядывал человек. Глаза его были неподвижны, лицо было синее-синее, а на лице навечно застыла улыбка. Мне стало страшно. Я накрылся с головой одеялом и пролежал так очень долго.
Когда я проснулся, было утро субботы. Дождь кончился, и в окна заглядывало солнце. Окна были открыты настежь, и ласковый ветерок чуть шевелил занавеску. В комнату заглянула мама, вид у неё был встревоженный.
– Витенька, – спросила она, подходя к кровати, – тебе уже лучше?
Я кивнул. Говорить мне ещё было тяжело. Рот, губы – всё пересохло и потрескалось.
– Витя, ты не говори, —
осторожно прошептала мама, – ты лишь кивай, да или нет, хорошо?
Я кивнул. Разговор мне
нравился всё меньше и меньше.
– У тебя ведь есть два друга-одноклассника? Александр и Владимир? – спросила мама.
Я кивнул.
– В понедельник вы вместе играли на крыше? – продолжила она.
На этот раз я немного помедлил, прежде чем ответить утвердительно.
– Не бойся, я не буду тебя ругать, – с улыбкой произнесла мама. – Хотя соседка с первого этажа, Агафья, мне рассказала…
Заметив мой испуганный взгляд, мама, видимо, вспомнила, что я ещё болен, и не стала развивать тему с соседкой. Вместо этого она осторожно приложила ладонь к моему лбу и облегчённо вздохнула.
