– Фивий, хватит похождений, – сказал я.
Фивий глянул на меня. Он был бледен, губы упрямо сжаты, а глаза горели мрачным светом.
– Уже пришли, – ответил он, – или у мечтателя запал закончился, и он захотел спрятаться от жизни в тёплую постельку?
– Не говори ерунду. Куда пришли-то?
Я огляделся. Мы стояли недалеко от низкой широкой избы, окна которой были ярко освещены. С дороги к ней вела широкая протоптанная тропа, по который могла проехать и телега. Слева почти за избой протяжно скрипнула дверь узкого, чуть выше человеческого роста строения с нахлобученной остроконечной крышей, и оттуда вышел человек, на ходу подтягивая брюки и покачиваясь. Не обращая на нас внимания, громко икая, он пошёл в избу. Открыл дверь и заорал:
– Эй, Стешк-ка, вина! Ик-кота пристала ок-каянная. Надо вып-пить.
Я посмотрел на Фивия. Он усмехнулся:
– Пошли, посмотришь уровень вибрации поселенцев, – язвительно сказал он и направился к избе.
Я пошёл за ним. Вошёл в избу и задохнулся: после чистого и холодного, как родниковая вода, ночного октябрьского воздуха, здесь было душно, жарко и накурено. От резкого света и плавающего в нём смога от табачного дыма и коптящего очага, ничего было не разобрать. Постепенно глаза привыкли, и я огляделся. Мы стояли в большой почти квадратной комнате. Вдоль стен её за длинными, узкими деревянными столами напротив друг друга сидели на лавках люди. В центре стояли шесть небольших квадратных столика, по три в ряд. Такие же столики стояли и по углам комнаты: один слева от входа, второй справа – притиснулся между стеной и высокой стойкой бара. На полках бара толпились бутылки разных форм и размеров. А с другой стороны стойки, в очаге, обитом железными листами, на углях стояла решётка, на ней подрумянивались большие куски мяса, истекая соком и ароматом. Дальше, почти в углу, я приметил деревянную дверь.
Фивий дёрнул меня за рукав и повёл к столику у бара. На нас никто не обратил внимания. Да и кому было обращать? Похоже, что люди отдыхали уже давно: зал гудел, все были в подпитии и говорили одновременно, что-то доказывая друг другу, а задохнувшись от спора, жадно припадали к стаканам, запить не высказанные слова. Пальцы хватали жирные куски мяса, и, раздирая их, засовывали в рот. Глаза тупо смотрели в одну точку, чтобы через минуту снова встретится с кем-то взглядом и затеять спор. Некоторые, упав головой на стол, тут же засыпали. К таким живо подскакивал юркий молодой человек, будил и уводил из трактира. Ему помогал огромный верзила, который молча ходил за ним по пятам.
Дверь рядом с очагом открылась, и из неё вышла молодая женщина в тёмно-синем платье до щиколоток. Белоснежные кружевные манжеты рукавов доходили до её локтей. Белый, тоже кружевной фартук, плотно облегал её фигурку: подчёркивал тонкую талию, плотно обтягивал красивые бёдра, и, слово две ладони, высоко поддерживал грудь, заманчиво колыхающуюся в узком, глубоком вырезе. По бокам, чуть ниже середины бедра, там, где заканчивался фартук, в разрезе платья при ходьбе мелькали стройные обнажённые ножки. Она несла поднос, плотно уставленный бутылками, стаканами и тарелками. Подошла к длинному столу, за которым сидела весёлая компания – человек шесть поселенцев – и поставила поднос. Её встретили радостными возгласами. Поднос быстро опустел, и она повернулась уходить, когда один из них шлёпнул её по упругому заду, и тут же получил от неё звонкую оплеуху. Компания загоготала, а виновник сердито зыркнул на официантку, но ничего не сказал и только криво улыбнулся.
