Прогулка обычно проходила по парку, который граничил с территорией садика. Спускаясь вниз, Олежка каждый раз наблюдал, как бегущий по придорожной канаве ручеёк, преодолевая небольшие перекаты, распадался на звонкие, журчащие струи. Обтекая препятствия и падая с них, эти струи взбивали на поверхности воды лёгкую, пушистую пену. Она была, пожалуй, единственным, что неизменно приковывало к себе его внимание на протяжении всего спуска в парк и по дороге обратно. Но, как он ни старался, ему не удавалось разглядеть в ней даже маленькие зародыши пенопласта, этого загадочного воздушного материала, из которого рыбаки вырезают поплавки для своих удочек. Видимо, прошло ещё недостаточно времени, чтобы он смог как следует спрессоваться. Весна была в самом разгаре, снег ещё не успел полностью растаять, и ручьи только недавно активно принялись за свою работу. Да и наблюдал за этой пеной он ещё только первую неделю. К осени здесь, наверняка, будут плавать солидные куски этого странного желтоватого вещества.
Олежка представил себе сборщиков пенопласта, с мешками в руках обшаривающих русла ручьёв и заглядывающих под кусты в поисках затаившихся там обломков. Но будет ли он свидетелем этой картины? Это навряд ли.
Решение созрело молниеносно. Бегает он быстро, дорогу домой знает неплохо. С него хватит. Тем более что обещанных конфет он так и не увидел, и совесть чиста. Он бросил вялую руку своей молчаливой спутницы и устремился вверх по дороге, ведущей из парка. Бежалось весело и легко, и грудь распирала радость. Казалось, с души свалился какой-то камень. Так обычно выражалась бабуля, когда обнаруживала затерявшийся рубль в одном из многочисленных карманов своего пальто.
Вот позади остались парковые ворота, справа мелькнуло здание садика, впереди – позолоченный купол дворца. Прямо – пять минут, потом, за зданием милиции – направо, а там ещё пять минут – и ты дома. Свобода!
За спиной явственно послышалась чьи-то тяжёлые шаги. Этого не может быть! Неужели его мог кто-то догнать? Сложившееся к пяти годам представление об устройстве мира стремительно пошатнулось, небо качнулось, и земля стала уходить из-под ног. Это чья-то рука схватила его за шиворот и слегка приподняла в воздух. Перед глазами мелькнуло здание милиции, которое сменилось искажённым от негодования лицом Татьяны Степановны. Её имя он уже успел запомнить. Через мгновенье он снова стоял на земле, развёрнутый лицом к ненавистному садику. Его ладонь была крепко стиснута в руке воспитательницы. Молча, не говоря ни слова, она потащила беглеца в сторону покинутой, казалось бы, навсегда детской невольницы.
Остаток дня он провёл, стоя в углу большой комнаты, обиталища их младшей группы; свидетели его неудачного побега деловито копошились в груде игрушек и иногда с интересом поглядывали на него, словно видели впервые.
Вечером мать отчитывала его за странную выходку. Она была очень огорчена и встревожена произошедшим. Татьяна Степановна, рассказывая ей о случившемся с широко раскрытыми, как у Мальвины, глазами, просила что-нибудь непременно предпринять по этому поводу. Ей-то что: убежал бы себе – и ладно. Меньше нарушителей – меньше тревог. Странные эти взрослые. Олег молчал, потупив глаза, и кивал – да, этого больше не повторится. Ему было жаль расстроенную из-за такого пустяка мать. О конфетах он упоминать не стал.
