Слова, произнесенные им, казалось, должны были вызвать чувство обиды и боли у Маши и тем самым отрезвить ее. Но молодая женщина с равнодушным видом выслушала, точно эти слова ровным счетом ничего не значили для нее.
Она вдруг поднялась, всплеснула руками и воскликнула:
– Ты, наверное, голоден. Я приготовила ужин, но, вместо того чтобы покормить тебя, потчую рассказами о своей любви, хотя хорошо известно, что на голодный желудок человек даже самые сладкие и прекрасные речи не воспринимает. Садись, я сейчас буду тебя кормить.
Напоминание о еде вызвали мгновенную реакцию организма, и Сергей ощутил настойчивые позывы в желудке. Кроме того, его обрадовало решение Маши сменить тему разговора, исход которого был явно неприятен обоим. Григорий пошел в ванную, помыл руки, а когда вернулся в комнату, на столе уже стояла большая тарелка с теплой картошкой. Григорий открыл шифоньер и достал бутылку красного вина, стоявшую на верхней полке. Как-то однажды он купил ее, поставил в шифоньер, да так и забыл о ней.
– А не выпить ли нам по стопке за твой приезд? – предложил Григорий и разлил вино в маленькие стеклянные рюмки, которые Маша услужливо подставила.
– Давай. Я не против, – улыбнулась молодая женщина.
Они чокнулись. Григорий с жадностью набросился на еду. Подхватив вилкой самую большую картофелину, он поднес ее ко рту и с аппетитом съел.
– Прелесть! Нет ничего вкуснее домашней картошечки, – похвалил он и стал уплетать за обе щеки все, что было на столе.
Маша незаметно подливала ему вино. Однако сама, выпив лишь одну рюмку, больше не прикасалась к спиртному. Она с нежностью смотрела на Григория и не могла налюбоваться им. Когда с картошкой, огурцами и салом было покончено, Маша поставила на середину стола тарелку с пирогами и налила в чашки чай. Покончив с пятым пирожком, сытый и довольный Григорий улыбнулся Маше.
– А теперь вот, – Маша достала из кармана вязаного жакета сложенный вчетверо белый лист бумаги. – Твоя мама просила передать тебе письмо.
– Как она? Не болеет? – с тревогой в голосе спросил Орлов и развернул письмо.
– Нет. У нее все нормально.
Григорий углубился в чтение, а Маша тем временем собрала грязную посуду и вытерла со стола крошки.
– Мама пишет, у тебя в Ленинграде какие-то дела? – спросил Григорий и выразительно посмотрел на Машу.
– Да какие там дела, – молодая женщина махнула рукой. – Я соскучилась по тебе, Гришенька, вот и приехала.
– Маша, прошу тебя… не надо.
– Хорошо, не буду, – молодая женщина тяжело вздохнула. – А дела такие. Решила я навестить Петра Степановича Соколова. Помнишь его? Он был главным врачом в военном госпитале.
– Еще бы мне не помнить его, – воскликнул Орлов. – Так он живет в Ленинграде?
– Представь себе, да. На 25-й линии.
– Но это же совсем недалеко от меня. Удивительно… мы живем почти по соседству, но ни разу за эти годы не встретились. Хотя чему удивляться, ведь я почти нигде не бываю. Каждый день допоздна задерживаюсь в редакции газеты. Даже выходные провожу на работе.
– Ой ли? – Маша лукаво покачала головой.
– Можешь мне не верить, но это так.
– Гриша, а помнишь, как мы мечтали в госпитале о том, кто куда пойдет учиться? Твоя мечта сбылась, ты стал журналистом, а я…
– А ты стала прекрасной медсестрой. Разве не так? Мама мне неоднократно писала, как тебя любят и уважают в деревне, – перебил молодую женщину Орлов.
– Да, это так. Я тоже прикипела всей душой к твоей деревне, полюбила людей, живущих в ней. Кажется, совсем недавно я даже не подозревала о существовании деревушки под названием Озерки, а сейчас для меня нет милее и красивее места на земле. А знаешь, – Маша вдруг засмеялась весело и заразительно, – батюшка Матвей опять учудил.
