В другое время Лиза бы поспорила со свекровью, но сегодня ей было недосуг. Дочка осталась лежать в кроватке.
***
Возле правления стоял милицейский уазик. В окне его сквозь решетки задней дверцы блестели в полумраке знакомые глаза.
– Шакир! – позвала Лиза, примкнув к машине. – Ты как сюда попал? Что случилось?
– Гражданка! – окликнул милиционер. – Отойдите от автомобиля!
– Я ж жена его.
– Не положено! – буркнул лейтенант.
– Погоди, не бойся. Сейчас все разузнаю, – шепнула она Шакиру и побежала в правление.
Проскочила мимо вертихвостки-секретарши – и прямиком в кабинет предколхоза. Калимулла Гараев был известен в округе как строгий и скупой человек. За глаза односельчане его называли «хужа»19, и прозвище он свое оправдывал. Мимо него и муха не пролетит. Все про всех знает, везде свой большой нос сует. По всему селу у него свои люди: следят, примечают, чуть что – бегут с докладом в правление.
Слаб до чужого добра. Ежели приметит дощечку, сразу себе прикарманит – в хозяйстве всякая вещь сгодится. А коли на своем дворе чужую курицу поймает, то прямиком в суп, чтобы неповадно было!
А до баб до чего охотлив – спасу нет! Бывает, приедет на поле и стоит, смотрит, как женщины свеклу пропалывают, да, подлец, приговаривает:
– Хорошо, хорошо. Славно, ох, как славно, – а сам бороду свою наглаживает и высматривает, у кого подол повыше задрался.
На селе разные толки про него ходят: говорят, что сын Газизы тоже его грех. Гараев ее, молоденькую, сманил и обманул, а как живот появился – был таков. Лиза слухи не собирала, у нее свои счеты с хужой были. С первых дней невзлюбил он пришлую. Не нравилось ему, как вольготно она живет в его родном ауле. Где это видано, чтобы татарин привел к себе в дом чувашку – мало ему баб на селе? Ладно, если бы тихонько жил себе, да нет же! Женился на ней и дочку растит. Позор какой! Слово дал, что со свету сживет проклятую. И повод всегда находился.
– Калимулла Сахапович! – ворвалась Лиза в кабинет без стука. – Это ж по какому такому праву человека за решетку сажаешь?
– Тебя кто сюда впустил? – сверкнул злобно глазами предколхоз.
– Сама себя впустила, – не растерялась женщина.
– Ну ладно, садись, – успокоившись, указал ей на стул. – Расскажи вот товарищу Привольному, как довела супруга до жизни такой.
– И расскажу. Вы, гражданин милиционер, его не слушайте. Он вам наговорит тут всякого, – покосилась Лиза в сторону Калимуллы. – А муж мой – хороший человек, выпивает – да, за кем нет греха? Но чужого не возьмет, – снова бросила косой взгляд на председателя, тот лишь поежился. – Добрый – всем помогает. Ударник труда.
– Тоже мне ударник! – перебил Калимулла. – Пьяница и тунеядец, а вот эта вот, – ткнул пальцем в Лизу, – во всем ему потакает.
– Так, довольно, граждане, – заговорил участковый. – Это все – эмоции, а закон интересуют лишь сухие факты: напился, подрался. Здесь отвечать надо.
– Правильно! – ликовал Гараев.
– Разобрать это дело на товарищеском суде. Потому как он звено коллектива и вы, товарищ Гараев, должны отвечать за него, равно как и за всех других, – милиционер посмотрел на покрасневшего председателя.
– Конечно-конечно, разберемся, товарищ старший лейтенант! Сегодня же вечером устроим ему такой разбор полетов, чтобы никому неповадно было! Вы меня знаете, – погрозил он в окно кулаком.
– Знаю, – сухо ответил милиционер и покинул кабинет.
Лиза не стала дожидаться, пока председатель ее прогонит, и тоже пошла прочь. На улице она догнала старлея.
