– Это верно, – согласился бригадир, – без Лизы никак нельзя.
Когда в полседьмого они подходили к зданию клуба, народ уже толпился у парадного: мужики курили папиросы, а бабы сплетничали. У Лизы горело лицо – стыд-то какой! Ей казалось, что все взгляды устремлены на нее и разговоры – все о ней. Вот подъехал уазик, два милиционера под руки завели Шакира, и народ повалил вслед за ними.
За столом, покрытым красной скатертью, восседали председатель Гараев, старший лейтенант Привольный и бригадир Кочубеев. За их спинами нависало огромное знамя с лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», чуть ниже рукописный, наспех начертанный красной краской: «Долой пьянство и тунеядство!»
Отдельно от всех перед зрителями сидел, понурив голову, Шакир. Лиза смотрела на него из первых рядов. Председатель громко откашлялся и начал:
– Товарищи! Мы с вами собрались сегодня, чтобы рассмотреть дело о систематическом пьянстве и нарушении трудовой дисциплины вулканизаторщика колхоза «Путь Ильича» Ибрагимова Шакира. Наш колхоз – передовик Октябрьского района. Неужели мы с вами позволим таким пьяницам и тунеядцам, как Шакир, позорить его?!
– Нет! – послышалось тут и там.
– Наш район был дважды удостоен переходящего Красного знамени обкома КПСС, Совета Министров ТАССР и областного совета профсоюзов. В этом есть и наша заслуга! Общими силами и честным трудом завоевана эта победа. Так неужели же мы позволим отдельным единоличникам топтать наше честное имя в грязи?
– Не позволим! – выкрикивали на местах. – Гнать его из партии, с колхоза…
– Долой! Позор! – гудел народ.
– Тише, товарищи! – призывал к спокойствию милиционер. – Так вы делу не поможете.
– Давайте же дадим слово гражданину Ибрагимову.
– Нечего мне сказать, – тихо ответил Шакир. – Виноват, делайте со мной что хотите.
– Вот он какой! – вскочил предколхоз Гараев. – Делайте что хотите? Ни стыда, ни совести у человека!
– Да разве ж это человек, это трутень! – донеслось из глубины зала.
– А мать его и вовсе язычница, молитвы с оберегами за деньги раздает, – выкрикнул противный женский голос из зала.
– Ой! Не ты ли, Анниса, к нам за оберегом посреди ночи прибегала, когда у малых зубки резались? – вступилась за свекровь Лиза. – Так я ей передам твою благодарочку!
– А что сразу я, – разволновалась женщина. – Я же ничего такого. Антисоветчина ведь!
– Ты это, давай не перекладывай с больной головы на здоровую! – рассердился бригадир Кочубеев. – Антисоветчина, тоже мне, смотрю, умные все стали! Мы тут из-за нашего товарища собрались, а не старух уличать.
Гомон голосов утих. Начали вызывать всех, кому есть что высказать по существу дела. Желающих набралось с десяток: соседи, товарищи по смене, каждому нашлось что сказать. Все журили и стыдили мужчину так, словно сами никогда не оступались. Те, кто еще вчера вместе с ним выпивали, сегодня называли Шакира пьяницей, дармоедом, трутнем и тунеядцем. Он все сидел с поникшей головой и молчал. Лизе было обидно, но ждать заступничества было не от кого.
Через два часа балаган всем изрядно поднадоел, и было принято решение голосовать. Изгнание из колхоза и прочие крайние меры были отклонены ввиду нецелесообразности. Общей массой склонились выразить Шакиру публичное порицание, чтобы прилюдно раскаялся, извинился перед товарищами, а в кассу колхоза внес штраф и был лишен квартальной премии. Бригадиру Кочубееву наказали взять работника на поруки и не спускать более нарушения трудовой дисциплины.
