– Подпишешь, сволочь лагерная, документ на меня или так сгинешь? Я женщина серьёзная, со мной шутить не надо.
Он мотает головой из стороны в сторону: жалко нажитое, а по сути – наворованное. Кошки на сердце когтями скребут, болью отдают.
Видит Полина, что Яков не собирается ей ни в чём уступать, отыскала в чулане удлинитель с лампой пятисотваттной, подключила к сети и возле головы его подвесила. Жжёт лампа, мозги плавятся, гарью отдают. Яков мычит в муках, сознание то и дело теряет.
– Это жаровня адская за дела твои в наказание, – ухмыляется Полина. – Будешь меня вечно помнить. Если подпишешь бумагу, гляди, смилостивлюсь, живым можешь остаться.
Не соглашается Яков на её условия, терпит из последних сил, а потом вообще сознание теряет, голову набок опускает, признаков жизни не подаёт. Полина на какое-то время передых ему даёт и снова всё сначала повторяет.
Так целых три дня прошло, всё для Полины безрезультатно. «Что же делать?» – думает она и достаёт из запасников уксус неразведённый. Насильно вливает его в рот Якову до тех пор, пока он пеной не исходит, и только потом от своих злодеяний успокаивается, млеет, радостью на сердце исходит.
Участковый потом, конечно, на место происшествия наведался, даже расследование кое-какое провёл, но дело это до логического конца не довёл. И висит оно с тех пор в загашниках милицейских, людям на смех, иным – на поругание, родным, что есть, – на сострадание.
* * *
В окно дома настойчиво постучали.
– Баб Таня! – крикнули снаружи. – Открывай скорее. Заливает.
Татьяна Осиповна подскочила и бросилась к дверям.
– Это мои пришли наведать, – послышался её голос из сеней, и тут же зажёгся свет.
От ярких лучей на душе сразу же стало теплее.
– И я пойду, пожалуй, – крикнул ей вдогонку.
Баба Таня запротестовала:
– На дворе дождь. Куда идтить собрался в такую погоду? Промокнешь до нитки. У меня заночуешь…
Ода матери
(необыкновенный урок русского языка)
День матери уходит своими корнями в глубину веков и празднуется во многих странах мира.
Неожиданно прозвучал школьный звонок. Все детишки, от мала до велика, стремглав бросились в свои классы. Только что оголтело бесновавшийся двор, выдававший на-гора непотребные децибелы шума, моментально опустел и замер. Одновременно кабинет русского языка, в котором после перемены должен был заниматься седьмой «А», наполнился жужжанием юрких пацанов и девчат.
– Лариска! – вопил Женька, стараясь перекричать остальных. – Домашку сделала?
Девочка молча кивнула головой в знак согласия.
– Дай списать.
– Ещё чего! – не задумываясь, ответила она и высунула язык. – Самому надо головой думать. Чужие мысли списывать каждый дурак может.
– А я после уроков тебе мороженое куплю. Эскимо на палочке. Пойдёт?
– Крем-брюле – ещё куда ни шло. Но после уроков у меня времени не будет. Так что делай сам. Ты же у нас умный.
– У, жадина! А ещё соседкой называешься. Да с такими, как ты, надо знаешь что?
– Что? – ехидно переспросила Лариска, повертела пальцем у виска, заткнула уши ладонями и стала повторять домашнее задание.
– Ладно, проехали.
И Женька, больше не обращая внимания на девочку, стал приставать с аналогичным вопросом к другой однокласснице.
Через некоторое время дверь кабинета тихо отворилась, и в класс вошла учительница Зинаида Петровна. Она многозначительно прошла к столу, поздоровалась, жестом руки усадила всех на место и строго спросила:
