– А-а-а! – крик вырывается из горла и оглушает меня. Я резко сажусь и тут же падаю на спину. – Где мой ребёнок?
– Лиза, Лиза! Пожалуйста! – мама хватает мои руки и прижимает их к кровати.
– Что вы сделали с моим малышом? – я уже ничего не соображаю, бьюсь, вырываюсь, пытаюсь встать, и чем больше меня держат, тем сильнее стремлюсь избавиться от врагов. – Мне надо идти! Пустите! Где мой сын?
– Доктор...
Шприц я не вижу, просто чувствую хлопок по плечу, и свет теряет яркость. Звуки становятся тише и вовсе пропадают. Люди вокруг кровати растворяются в дымке, а в душе просыпается покой.
Второй раз я просыпаюсь в темноте. Открываю глаза осторожно и тут же распахиваю смело, приглушённый свет от бра направлен в стену, мне не мешает. В комнате тишина, только слышится чьё-то сопение. Приподнимаюсь на локтях: руки дрожат, не держат тело. Откидываюсь на спину и дышу, дышу, восстанавливая силы. Со второй попытки сажусь. На диване, стоящем в углу, прямо в одежде спит мама. Ее волосы разметались по подушке, красивое лицо осунулось и как-то разом постарело, покрылось глубокими морщинами.
Бедная моя мамочка! Какой тяжёлый год для неё выдался. Сначала папа, потом мое бегство от жениха, а теперь ещё и я попала в больницу.
Тихо всхлипываю и спускаю ноги на пол. Прохладный ламинат холодит подошву. И где же Игорь? Почему его нет? Ничего не понимаю. Вот появится, разберусь с ним по полной программе. Опять свои отчеты делает!
Прислушиваюсь к звукам и к своему телу. Неожиданно легко дышится, ничто не давит под рёбра.
Стоп, я тоже скоро стану мамой, или... уже стала?
Трогаю плоский живот. Боли нет, только внизу нащупываю наклейку. Поднимаю рубашку и разглядываю повязку. Когда мне сделали операцию? Почему я ничего не знаю?
Закрываю глаза. Последнее воспоминание: я дома, смотрю сериал. Слышу какой-то шум, захожу в кухню, а там чужие люди. Только чёрные фигуры без лиц, и на полу что-то красное... Здесь картинка обрывается, серое пятно, словно кто-то стёр ластиком рисунок.
И следующий кадр – люди в больничной палате.
«Думай, Лиза, думай!» – приказываю себе, но память не хочет мне помогать. Одно понимаю, раз мама прилетела так срочно, значит, случилось что-то действительно серьезное.
Осторожно встаю, держась за спинку кровати. Получается. Делаю шаг, другой. Зеркало. Поворачиваюсь к нему лицом и вздрагиваю. На меня смотрит изможденная тетка с лохматыми волосами. Она стоит, шатаясь, и вглядывается в меня полубезумными глазами.
Это я? Опять провожу руками по животу. Мама сказала, что я в роддоме, повязка в низу живота, значит, делали кесарево сечение. Где мой малыш?
Слёзы наворачиваются на глаза. Не даю себе впасть в панику, сдерживаю крик, рвущийся из горла, дышу глубоко и иду к двери. Тихо открываю ее: перед глазами полутемный коридор. Свет горит только над столом медсестры. Ее не видно. Спросить, где находится отделение новорожденных, не у кого. То, что именно там мой сынок, не сомневаюсь. Срок слишком маленький, чтобы ребенок был с мамой. Наверняка на выхаживании.
Смотрю на маму. Не хочется будить, она устала и перенервничала. Тихо ступая босыми ногами, опираясь на стену, иду по коридору к выходу, виднеющемуся в самом конце. Почему здесь так тихо? У других женщин должны быть в палатах дети. Неужели все крепко спят?
Беспрепятственно попадаю в холл к лифту. Ни звука. Замираю и прислушиваюсь. Малыши должны быть на этом же этаже. Надеюсь. Но роддом спит. Не слышится ни плача, ни разговоров. Тишина.
