В Сфере нет выходных. Но на седьмой день он, как правило, трудится дома. Пишет авторскую статью. Берёт лэптоп, садится за стол. У него своя комната, с отдельной душевой – роскошь в погибающем мире. Следят они за ним или нет? Следят ли прямо сейчас? Незаметно достаёт из кармана карту памяти из Редакции. Вставляет в ноутбук.
Медленно, неспешно осматривая жилище, пытается понять: чего ему не хватает? Многие, очень многие граждане ютятся по шесть человек и больше в маленьких комнатушках. Вместо душа у них – раковина и губка. Телевизор никогда не выключается, с самого утра он будит жильцов очередной бравурной мелодией. Они вынуждены вдыхать кислый запах немытых тел.
Ругаться. Они дерутся. Потом кто-нибудь вызовет защитников, и тогда они заберут всех. Туда, где ещё теснее. Туда, где кислый запах пота невыносим. Этих несчастных, этих обездоленных – тысячи. Сотни тысяч.
По сравнению с ними у Александра не жизнь, а сказка. Санаторий! Отдельная квартира, где есть только он. Да, комнаты небольшие, и простыни стирают не так часто. Зато – своя душевая. Воды столько, что он никогда не чувствует жажду. Никогда не бывает голодным. Душа его не болит ни о чём… Или всё же болит? Он пытается понять, в какой момент повернул не туда, но не может.
«Себе я выбрал путь, как уже сказал, мрачного летописца своего времени. Я старался писать о действительности без прикрас, но в нашем подразделении есть целый отдел, коллегия так называемых «лакировщиков». Они наполняют статьи журналистов, вроде меня, бесконечной положительной энергией, и потому люди, читая такие газеты, не испытывают негативных эмоций. Напомню, что переживать подобные состояния крайне вредно для здоровья. Куда вреднее, чем менять фильтр в маске не вовремя.
Свой путь я выбрал не просто так. Часто я вижу родителей с детьми, людей, обременённых счастьем семьи. Дети успешных родителей очень забавно выглядят в своих маленьких масках. Менее благополучные граждане вынуждены довольствоваться облегчённой версией взрослых, типовых защитных аксессуаров. Родители кутают чад в десятки специальных приспособлений, чтобы химические соединения не попали под одежду, и дети передвигаются с трудом. Но это им на пользу, ведь лучше идти медленно, но самому, чем когда тебя быстро несут во Дворец Деактивации.
При рождении детей помещают в специальную камеру, где первые недели своей жизни они дышат самым-самым чистым воздухом. Без примесей и гари. Качество его искусственным образом ухудшается, но постепенно. В том самом инкубаторе, я имею в виду. И вот, всего через пару-тройку месяцев они уже адаптированы дышать тем, что им оставили их предки, и потому у нас есть дети. А иначе они бы не смогли закрепиться в мире, отравленном человеческой алчностью и историей.
Мы не такие. Я убеждён, что если бы вернуться в прошлое, если бы увидеть цветущий мир – мы бы его сохранили. Со всеми его растениями и животными, с огромными водоёмами. Но История не любит, когда о ней говорят годы спустя. Любит ли она вообще хоть что-нибудь? Наш мир – это отблеск, отражение иллюзии. Я не знаю, зачем он существует. Чтобы мы страдали?
Я люблю детей за их добрые глаза под их безразмерными очками, за улыбку, лучи которой пробиваются даже через маску. Я ещё помню время, когда у меня самого была семья, и на дне души начинает шевелиться страшное создание – моя собственная боль. Боль, убить которую я не смог и уже не смогу никогда. Мы так и поселились вместе в одной душе, но что поделать, времена вынуждают быть нас терпимыми и терпеливыми.
