Я пожала плечами.
– Нигде. В ту ночь меня просто посетило вдохновение.
Тётушка бросила беглый взгляд на мой рисунок и с упрёком сказала;
– Так ты совсем не спала, Оно-но?
– Нет.
– Напрасно. Тебе могут понадобиться силы, когда мы приедем.
– Я не верю в то, что моя мама больна. Может быть, это – всего лишь глупые слухи, не имеющие ничего общего с действительностью.
– Что за вздор! Нам нужно продолжать путь. Садитесь в повозку!
Кимико зарыдала и всем телом прижалась ко мне. Увидев удручённое личико моей младшей сестры, тётушка смягчилась, погладила волосы Кимико. Кого могут оставить равнодушным слёзы ребёнка?
– Я тоже хочу верить, что всё в порядке, – произнесла тётушка, перед тем, как сесть в повозку, – успокойся, Кимико, монах дал хорошее лекарство, оно обязательно поможет Мий-око.
Будущее никому не дано знать, мои мысли в тот день были поглощены опавшей сакурой в заброшенном императорском саду и молодым самураем…..
……
Мама, едва живая, лежала в своей комнате, а вокруг неё суетились служанки. Она на самом деле казалась больна. Кимико вылезла из повозки, сломя голову помчалась в дом и больше не отходила от мамы. Она много плакала, однако старалась не показывать своих слёз, потому что кто-то давненько сказал ей, что больной не должен видеть слёз родственников, потому что тогда ему становится намного тяжелее.
– Успокойся, Кимико, – шептала я ей в те минуты, когда мы, всё же, покидали комнату, чтобы принести ей новых снадобий. Но она не слушала меня.
….К обеду мы собрались всей семьёй в гостиной. Я видела, как сильно был удручён отец, он даже осунулся, на его уже немолодом лице, как будто бы, появились новые морщинки. Я никогда не видела его таким раньше.
– Что же произошло? – спросила тётушка, отложив в сторону свой разноцветный веер. В последнее время она пользовалась им реже обычного.
– Когда я увозила девочек в Киото, Мий-око была вполне здорова.
Отец пожал плечами:
– Наверное, она чем-то отравилась. Такое случалось и раньше, однако это быстро проходило, но сейчас….
Он вздохнул:
– Я слышал о том, что в соседнем селении умерло много людей от какой-то неизвестной лихорадки. Неделю назад к нам приезжали жители из этой деревни. Моя жена, Мий-око, могла заразиться от них.
Мама непрерывно стонала, черты её лица заострились, как это бывает у умирающих людей. Они долго мучаются, а затем уходят в Небытие. Однажды на моих руках умер слуга, за которым я и мама ухаживали, с тех пор смерть рисовалась в моём воображении в негативном виде. Я боялась смерти, смерть приносила людям большие страдания. Смерть уносила с собой хороших людей, с которыми я была близка и которым доверяла. Смерть – это зло. Хакира дежурила возле ложа больной, сменялась со слугами, чтобы хоть немного выспаться, однако выспаться не удавалось.
Когда твой близкий любимый тобою человек умирает, ты стараешься всеми фибрами твоей души помочь ему, облегчить его страдания, но ничем не можешь их облегчить. И вдруг в один момент ты начинаешь понимать, что смерть была бы избавлением для него от всех страданий, что он уже не желает больше жить, но не может сказать этого, ибо умирающие не говорят.
Я подумала тогда о яде и тут же застыдилась собственных мыслей. «Убийство – это грех», – подумала я. Десятилетний ребёнок уже мог слышать эти прописные истины, только вот откуда? Память твоих предков, говорящая с тобой ощущениями каждой твоей клетки, твоим естеством.
